Интернациональное коммунистическое течение
Причины крушения сталинизма.
“Revolution Internationale” №184 (15.10.1989)
Воздействие государства на экономику – феномен, свойственный не только сталинистским режимам. Это явление, прежде всего, отражает условия выживания капиталистического способа производства в период его упадка [1]. “Если тенденция к государственному капитализму есть универсальная историческая величина, то, в то же время, воздействует она на различные страны не одинаковым способом”. (“Revue Internationale” №34).
Государственный капитализм в странах восточного блока –чудовищность истории.
Так, в странах Востока, особая форма, которую принимает государственный капитализм, характеризуется, в основном, крайней степенью огосударствления их экономики. Впрочем, именно на этой характеристике базируется миф об их “социалистической” природе, в течение десятилетий распространяемый всей мировой буржуазией, как левой, так и правой. Огосударствление экономики на Востоке не является достижением Октября 1917 г., как на это претендуют сталинисты и троцкисты любого направления. Это чудовищный продукт сталинской контрреволюции (пришедшей вместе с поражением русской революции), которая находит свой источник в исторических обстоятельствах основания СССР. В самом деле, вопреки остальному миру, развитие государственного капитализма в СССР не является непосредственным продуктом “естественной” эволюции капитализма в период его упадка. “Государственный капитализм в СССР устанавливается на обломках пролетарской революции. Слабая буржуазия эпохи царизма была полностью уничтожена революцией 1917 года.… В силу этого ни она, ни традиционные партии не могли, в самой России, взять на себя бремя контрреволюции, являющейся неизбежным результатом поражения мировой революции. Эта задача выпала на долю государства, которое появилось после революции и которое быстро впитало в себя партию большевиков… Таким образом, класс буржуазии восстановился не на основе старой буржуазии… и не на основе индивидуальной собственности на средства производства, но на основе партийно-государственной бюрократии и государственной собственности на средства производства” (“Revue Internationale” №34) [2]. Таковы особые обстоятельства, которые объясняют, как в СССР универсальная тенденция к государственному капитализму приняла эту крайнюю карикатурную форму, при которой господствующий класс полностью слился с государственным аппаратом. Именно это перевоплощение капитализма периода упадка, когда вся экономическая и политическая власть концентрируется в руках паразитической бюрократии, является первопричиной современных конвульсий сталинистских режимов. В отличие от господствующего класса в странах западного блока, сталинистская бюрократия является такой формой буржуазии, единственная забота которой не извлечение доходов от капитала, исходя из критериев рыночной конкурентоспособности, а наполнение собственных карманов в ущерб интересам национальной экономики. Именно этот искаженный способ “управления”, основанный на постоянном, феноменальном нарушении закона стоимости (причина которого заключается в относительной автаркии русского капитала до его участия во второй мировой войне) и объясняет полную анархию всей экономической инфраструктуры СССР, что и сделало эту страну особенно уязвимой перед лицом значительного обострения кризиса в течение всего периода 80-х годов. Именно этот способ “управления” СССР и экспортировал в свои страны-сателлиты, подвергая ограблению их экономику и принуждая их вооруженной силой к тому же типу политического режима на следующий день после второй мировой войны.
Кроме того, эта врожденная слабость, проистекающая из самой структуры государственного капитализма в странах со сталинистским режимом, оказывается еще усиленной значительным весом военных расходов, которые СССР был вынужден увеличивать под давлением западного блока с начала этого десятилетия. Принуждая русский капитал наращивать свои военные усилия, военное наступление, развернутое блоком, возглавляемым Соединенными Штатами, после падения иранского шаха и целью которого было окружение СССР внутри зоны его непосредственного влияния, создало дополнительный фактор, который привел к полному банкротству этой страны [3].
Именно перед лицом этой катастрофической экономической ситуации установление рыночных механизмов, прославляемое наименее безответственными слоями сталинской бюрократии, стало сегодня жизненной необходимостью для того, чтобы попытаться хоть как-то поддержать экономику на плаву. Именно этой настоятельной необходимости пыталась ответить программа перестройки в странах Восточного блока.
Конвульсии агонизирующего сталинизма.
В то же время, осуществление подобных экономических реформ встречает практически непреодолимые препятствия. Не только потому, что драконовские меры жесткой экономии, которые оно накладывает (политика “реальных цен” и закрытия нерентабельных предприятий) рискуют вызвать социальный взрыв, лишь предвестником которого были массовые забастовки в Сибири летом этого года, но и потому, что такая программа может натолкнуться на ожесточенное сопротивление всей клики аппаратчиков, которая попытается пустить в ход все средства, чтобы удержать свои привилегии.
Именно поэтому этот переход к установлению рыночной экономики не может осуществиться гармоничным прогрессивным способом, в той мере, в какой смысл существования сталинского режима, его самоидентичность могли быть поставлены под вопрос. Установление нового способа управления экономикой, который был бы более приспособлен противостоять конкуренции на мировом рынке, с необходимостью требует исчезновения буржуазии в ее нынешнем виде также, как и единой партии, с которой она слилась. В этой ситуации можно понять сопротивление консервативной фракции сталинистских партий. Именно партия, как корпорация, как социальное существо и как господствующий класс выражается через это сопротивление. Потому что, если партия может совершить самоубийство, то правящий класс этого сделать не может. Таким образом, каждая попытка экономических реформ не может осуществляться без того, чтобы поставить под вопрос всю политическую структуру государственного аппарата и идеологию, которая ее цементирует. Именно поэтому перестройка (экономическая реформа) с необходимостью сопровождается “гласностью” (политическая реформа). В этом смысле демократизация этих режимов не является только средством мистификации пролетариата перед лицом мер жесткой экономии, содержащихся в программе перестройки, но она является также и особенно рычагом, на который опираются реформаторы, чтобы подорвать авторитет консервативной старой гвардии, заинтересованной в поддержании статус-кво. Эффективное проведение таких экономических реформ, может, как следствие, только привести к открытому конфликту между двумя частями буржуазии, буржуазии “государственной” и буржуазии “либеральной” (даже если эта последняя также рекрутируется в государственном аппарате).
Крах системы, основанной на терроре.
Жестокость этих конвульсий не ограничивается единственно конфликтом между различными буржуазными кликами внутри государственного аппарата. Все общество в этой части мира будет втянуто в эти конвульсии. В самом деле, необходима демократизация режима, которая выражается в допущении оппозиционных движений, несет в себе риск кристаллизации огромного недовольства, которое существует среди пролетариата и населения, в течение десятилетий подчиненного самой жестокой из контрреволюций. Когда тиски террора разжимаются, когда вооруженные силы теряют доверие, вся ненависть, аккумулировавшаяся в течение более полувека против этого режима, грозит взорвать его силой, которая соответствует тому угнетению, которое испытывало население. Именно это и иллюстрируют националистические движения, которые потрясают в течение последних месяцев республики Кавказа, балтийские страны, Молдавию, Украину, также как и сенсационный характер борьбы рабочих этим летом в СССР.
И в той мере, в какой опираясь именно на военную силу СССР мог поддерживать внутреннее согласие в своем блоке, настоящая неспособность этой страны прибегнуть к репрессиям, как это было в прошлом, влечет за собой динамичный распад блока. Именно поэтому центробежные силы, которые подталкивают к разрыву с центральной властью в Москве в странах-сателлитах (таких как Венгрия и, в меньшей степени, Польша) могут сегодня проявлять себя не опасаясь, что армии Варшавского Договора будут в состоянии осуществить вмешательство с той кровавой жестокостью, которая была известна прежде, а именно в 1953 г. в ГДР, в 1956 г. – в Венгрии, в 1968 г. – в Чехословакии. Таково действительное значение “пацифистской” речи Горбачева о “невмешательстве во внутренние дела” этих стран. Таким образом, нынешняя неспособность поддержать согласие в своем блоке означает, что сама его империя находится в состоянии распада. Это явление расчленения, внутреннего взрыва Восточного блока проистекает из конвульсий, которые переживает его ведущая держава.
Перестройка, следовательно, открыла настоящий ящик Пандоры, создавая все более и более неконтролируемую ситуацию. Центристская политика Горбачева есть на самом деле ходьба по краю пропасти, в обстановке неустойчивого равновесия между двумя тенденциями, столкновение которых неизбежно. Кровавое разрешение этого столкновения, такое, какое мы недавно видели в Китае, дает представление о жестокости конвульсий, которые, в свою очередь, поразят и страны Восточного блока. И эти столкновения будут тем более жестокими, что в СССР, как и в его странах-сателлитах, скопилось невероятное количество ненависти среди населения по отношению к сталинистской камарилье, синониме террора, убийств, пыток, голода и феноменального циничного высокомерия.
Таким образом, в этих странах открылся беспрецедентный период нестабильности, потрясений и хаоса, значение которых далеко выходит за их границы. В частности, конвульсии, которые вскоре еще усилятся в Восточном блоке, отнимая у СССР его статус мировой державы, открывают двери для дестабилизации целого созвездия империалистических держав, которые вышли из второй мировой войны вместе с Ялтинскими соглашениями.
Примечания:
- См. нашу брошюру “Упадок капитализма”.
- Внутренний крах революции в СССР в 20-е годы стал ценным подарком для всей мировой буржуазии. С одной стороны, этот крах означал окончание угрозы, которую представлял из себя СССР в первые годы, которые последовали за Октябрьской революцией 1917 года и против которой вся буржуазия мобилизовалась в поддержку белых армий. С другой стороны, это, пришедшая изнутри контрреволюция позволяла поддерживать ложь о “социалистической” природе сталинистских режимов, которая в течение десятилетий позволяла сбивать в толку, парализовывать борьбу пролетариата и сделать из самой идеи социалистической революции настоящее пугало. И ту же самую ложь западная буржуазия продолжает эксплуатировать и сегодня, представляя смерть сталинизма, как “смерть коммунизма”.
- См. “Revue Internationale” №№ 44; 51; 52; 53.