ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ
(PARTI COMMUNISTE INTERNATIONAL)Китай: буржуазная революция совершена, пролетарскую революцию предстоит совершить
Говоря о превратностях послереволюционной России в период после 1926г., период, которому Сталин оставил своё имя и который надлежит считать буржуазным не только на экономическом, но и на политическом уровне(1) – и также ссылаясь на буржуазно-демократическую революцию, только что восторжествовавшую в Китае под знаменем Мао Цзе-дуна, наша партия писала в 1953г.:
“Буржуазная революция в Китае произошла вовремя в своей части континента, как в своё время французская революция.
“Русская капиталистическая революция совершилась с задержкой по отношению к истории своей части континента. Она прошла через все стадии исключительно быстро, достигнув государственного капитализма”.
“Ни одна из них не является социалистической. Обе роют могилу мировому капитализму”.(
1)Достаточно ли этого отрывка, чтобы открыть глаза всем, кто желает видеть неразрешимое противоречие между нашей решительной оппозицией социально-экономической системе, рождённой “маоистской революцией”, и её идеологической надстройке, а именно так называемому “марксизму-ленинизму”, которым столь бесстыдно похваляется Пекин, (как и мнимому большевизму, на который бесстыдно претендует Москва), и тем, что они дословно называют нашей “ увертюрой к китайской революции, рассматриваемой, однако, как откровенно буржуазной”? Смогут ли они когда-нибудь понять, как и почему “Манифест” Маркса и Энгельса является гимном буржуазии, поскольку она революционизирует все экономические, социальные и политические отношения предыдущих эпох и пробуждает гигантские производительные силы, дотоле сдерживаемые отсталыми структурами; и в то же самое время и с ещё большим основанием
– объявлением смертельной войны буржуазии от имени высочайшей из порождённых ею производительных сил, армии наёмных рабочих, класса её могильщиков – пролетариев? Или точнее, говоря словами одной из статей нашей партии, смогут ли они когда-нибудь понять, как и почему в марксистской теории “центральным условием для победы социализма является сам капитализм, даже если революционная партия, с момента своего возникновения, ведет против него беспощадную войну и, в той мере в какой это позволяет соотношение сил, взбирается по ступеням, которые ведут от научной критики к принципиальной оппозиции, к политической полемике и вооруженному восстанию”(3)?Именно по этой причине в Германии, ещё не освобождённой от докапиталистических цепей, “Манифест” предписывал коммунистической партии (так же как впоследствии Ленин в России) задачу: “поскольку буржуазия выступает революционно…бороться вместе с ней против абсолютной монархии, феодальной земельной собственности и реакционного мещанства” и, в то же время, задачу ещё более повелительную “ни на минуту не переставать … вырабатывать у рабочих возможно более ясное сознание враждебной противоположности между буржуазией и пролетариатом, чтобы немецкие рабочие могли сейчас же использовать общественные и политические условия, которые должно принести с собой господство буржуазии, как оружие против неё же самой”. (К. Маркс, Ф. Энгельс соч. т.4, стр.459)
Соответственно тому, как сталинская контрреволюция в 1926-27гг. разрушила организацию, теорию и программу пролетарского движения и сделала, таким образом, невозможной решительную поддержку пролетарским движением Запада народных и плебейских революций Востока, мы, как марксисты, признаём, что “в странах Азии, где ещё господствует аграрная экономика патриархального и феодального типа”, даже “политическая борьба “четырёх классов” является фактором, способствующим победе интернациональной борьбы коммунистов, даже если в ближайшее время она приведёт к установлению власти национальных и буржуазных сил: как благодаря образованию новых регионов, где в повестку дня встанут социалистические требования, так и благодаря ударам, которые эти бунты и восстания наносят евро-американскому империализму” (4). Но это признание не означает, и никогда не будет означать, отказа от нашей собственной независимой партийной
позиции, отречения от признания непримиримого антагонизма между двумя основными классами современного общества и признания отвратительной межклассовой программной и тактической основы, которая пропитывает всю ткань маоистской идеологии, которую мы разоблачаем и не никогда не перестанем разоблачать, поскольку она, в действительности, является идеологией национальной буржуазной революции!Освобождение от империалистического ига, ликвидация феодального наследия, строительство, вместо того, что было лишь колонией или полуколонией мирового капитала, объединённого и независимого Китая, создание единого национального рынка, свержение тысячелетней системы социально-экономических отношений в деревне, создание основы для развития современной промышленности – вот революционная
, хотя и буржуазно-революционная, сторона маоизма. Но на Восьмом съезде КПК (1956г.) маоизм заявил, что “народно-демократическая диктатура” (читай: революционная буржуазная власть) выражала чаяния и интересы “всех” граждан республики, независимо от их классовой принадлежности – претензия, общая для всякой буржуазии, но отвергаемая марксизмом; он даже заявил, что она “по существу[!] стала одной из форм диктатуры пролетариата”, прежде, чем сделать из неё, в конституции 1974г., просто “диктатуру пролетариата” и даже первую стадию коммунизма. Под вывеской современного марксизма и в качестве знамени, ведущего класс промышленных и сельскохозяйственных рабочих к победе, он возвестил миру весь багаж демократизма, постепеновщины, пацифизма, мирного сосуществования и торгашества, который несёт с собой любая более или менее последовательная буржуазная революция – это её непоправимо контрреволюционная сторона.Рабочий класс, воплощённый в своей революционной партии и ведомый ею, никогда не колебался, даже зная, что он должен будет отдать для этого не только свой пот, но и свою кровь
, приветствовать и поддерживать исторически необходимые результаты буржуазных революций, даже незавершенных, как и всяких революций, в которых рабочий класс физически не смог сыграть ведущую роль. Но тем не менее он никогда не соглашался “опуститься до уровня простого приложения официальной буржуазной демократии” и отказаться взять на себя и защищать до конца “самостоятельную партийную позицию… не поддаваясь тому, чтобы демократические мелкие буржуа своими лицемерными фразами [а сентенции “маодзедуновской мысли” ничем иным не являются] сбили их с пути самостоятельной организации партии пролетариата”, которая выставит как свой боевой клич собственный лозунг “непрерывной революции” (5).Вот, следовательно, вышедшая наружу тайна “двойственности” нашей оценки китайской революции – исключая, очевидно, тех, для кого марксизм в целом является тайной…
Однако, как показано в отрывке из нашей статьи 1953г., цитированном в начале, чтобы объяснить настоящее китайской революции, недостаточно признать, что она была буржуазной и, вне всякого сомнения, величайшей в этот послевоенный период, революции, в социальные истоки которой, четко определённы культом человека-демиурга, который является творцом истории вместо того, чтобы быть её инструментом. Необходимо добавить, что совместные действия чумы реакционного чанкайшистского Гоминдана и холеры сталинского оппортунизма с его теорией “революции через этапы”, которую “великие вожди” маоизма приняли в 1926-27гг., с тем, чтобы никогда больше от неё не отказываться, помешали социальному движению в Китае пойти по пути – который, в условиях международной конъюнктуры пятидесятилетней давности, мог быть более коротким – демократической буржуазной революции доведённой до конца и до перерастания её в революцию пролетарскую. И после кровавой бани 1926-27гг., самой ужасной, которыми буржуазия может похвалиться за всю свою историю из тех, которые она устроила рабочим и крестьянам, поддержавшим её против старого порядка, социальное движение в 30-х годах должно было возобновить борьбу, двигаясь “из глубин сельского Китая”, с политической и экономической периферии и следовать долгим, мучительным путём, бесконечным маршем “крестьянской революции”, с тем, чтобы достигнуть крупных городов и их главного центра, Пекина, лишь после сложного обходного манёвра. В результате, наконец-то установленные “Народная республика” и “власть всего народа” (6) оказались неспособными развиваться на основе крупных сельскохозяйственных предприятий, и ещё в меньшей степени, на основе крупной современной промышленности, базирующейся на массированном и интенсивном накоплении капитала в деревне. Они должны были строиться на основе микроскопического, парцеллярного и, следовательно, отсталого сельского хозяйства, хотя его хрупкая структура и была защищена сильной и единой центральной властью, освобождённой как от господства спрутов империализма, так и от удушающего провинциализма милитаристов, и потому способной обеспечить, как это было в Китае на протяжении тысячелетий, материальные условия выживания мелких и мельчайших сельских хозяйств путём регулирования подачи воды в разветвлённой и в высшей степени “органической” ирригационной системе страны.
Они смогли совершить это, пробуждая от векового сна и, бросая на арену истории гигантские крестьянские и даже пролетарские массы, вовлекая даже отнюдь не незначительные слои “полезной буржуазии” (7). Этим они дали сигнал ускоренному развитию производительных сил с одной стороны и превращению полуколониального Китая в великую державу – с другой. Но они не вышли за пределы – это было возможно лишь через неравномерный ход истории, в котором до этого момента было преодолено лишь несколько фундаментальных этапов – первой фазы всех буржуазных революций. Фазы, которую можно определить, сохраняя все пропорции и для Востока (см. нашу статью 1953г.), как “французскую” фазу в противоположность “русской”: установление мелкой собственности и мелких крестьянских хозяйств, ограниченных горизонтом самодостаточности, с их ожесточенным, но безнадёжным сопротивлением, поскольку невозможен, на долгий период, идеал самодостаточности на местном и центральном уровне и со всеми вторичными эффектами, которые это должно было оказать на судьбы этой огромной и, наконец-то, единой и свободной страны. Именно здесь секрет тех конвульсий, которые периодически потрясают современный Китай всё в тех же рамках его капиталистической трансформации.
От фазы осторожного “раздела земли” в 1949-1953гг. до этапа так называемой “коллективизации” с её бригадами взаимопомощи и мелкими и средними сельскохозяйственными кооперативами в 1953-1958гг.; от фазы местного преобразования сельскохозяйственных кооперативов в коммуны, возведённые в ранг “базовых социальных единиц коммунистического
общества”, и сочетающих микро-земледелие с микро-промышленностью, и даже … с микро-металлургией, до открытого признания в 1962г. провала сверхчеловеческих усилий, предпринятых для накопления капитала в деревне до уровня, достаточного, чтобы дать толчок крупной промышленности; и до последующих пертурбаций (включая культурную революцию, не в обиду “ультралевым” будь сказано) того, что можно было бы определить как идеализацию, на манер “мелкобуржуазного социализма”, капитализма, отсталого в аграрной сфере (и тем более в промышленности), но стремящегося преодолеть свою отсталость “опорой на собственные силы”, т.е. выжиманием всех соков из трудящихся города и деревни. От начала и до конца история капиталистической эволюции постреволюционного Китая – это лишь история противоречий, изначально заложенных в его материальном базисе. Это противоречия между мелким семейным хозяйством и непреодолимыми ростками индустриализации. Это противоречия между объективной необходимостью выйти за пределы первой стадии буржуазного переворота в социальных и экономических отношениях в деревне, для того, чтобы перейти ко второй, стадии экспроприации и концентрации мелких хозяйств (краеугольный камень подлинного и решительного “большого скачка” в направлении, по меньшей мере, русского государственного капитализма, такому же гибриду отсталых колхозов и крупного сельского хозяйства) и жестокого мелкого крестьянства против этого необратимого процесса.Это противоречие между мириадами мелких натуральных хозяйств и всевозрастающим вторжением рыночного обмена между этими экономическими единицами и между городом и деревней. Противоречия между представителями фиктивного блока нескольких классов, между крупной и средней буржуазией, вырастающей из самой структуры микроземледелия и мелкой (и мельчайшей) сельской буржуазией и между этими классами и промежуточными слоями, с одной стороны, и пролетариатом – с другой. Противоречия между прогрессивной интеграцией Китая в мировой рынок и в “хор” (где есть много голосов, но нет дирижера) наций и попыткой
спрятаться за щитом тщетно преследуемой самодостаточности (8). Противоречия между неотвратимым движением к “открытости внешнему миру” и всё более слабой тенденцией к изоляционизму.Именно эта игра беспрерывно возобновляющихся противоречий и объясняет все продвижения и откаты, отмеченные не природными, но социальными и экономическими катастрофами “народного Китая”. И только идеалистический мелкобуржуазный “романтизм” Мао может надеяться на их разрешение на почве “сознательности”, политического воспитания и идеологического “просвещения”, основывая их, так как они, якобы, не антагонистичны, на высшей гармонии “всего народа”. Именно эта игра противоречий и объясняет периодическую борьбу между соперничающими фракциями, появление на сцене и исчезновение “исторических вождей”, внезапно превращаемых в правых и левых уклонистов. Именно отблеск этих противоречий в “недрах народа” – а, следовательно, в недрах режима, который за своей маской признаёт, что он, неоспоримо, является буржуазным – и объясняет постоянное появление на свет идей Мао, которые, тем не менее, всегда основываются на незыблемом фундаменте межклассового популизма. Именно выход этих противоречий на мировую арену даёт ключ к внешней политике, предназначенной для того, чтобы с каждым разом всё больше “захватывать врасплох” и “дезориентировать” пёструю, но аморфную толпу мнимых “левых”. И, одновременно, это также объясняет кажущийся парадокс Китая, который, достигнув независимости и, вступив на путь преодоления исторической отсталости, был взят в качестве модели передовым отрядом народов третьего мира в тот самый момент, когда, далёкий от того, чтобы объявить войну империалистическим метрополиям, он проповедовал – как уже проповедовал это в 1963г. в известном Письме из 25 пунктов остающимся Библией маоизма
, – “принципы” полного равенства между государствами, уважения их территориальной целостности, их суверенитета и независимости, невмешательства в дела других государств, развития “взаимовыгодного” обмена и, наконец, “всеобщего мира”, в первую очередь со вчерашним “бумажным тигром”, американским империализмом, и, в соответствии с логикой, с традиционным врагом, Японией. И также, именно это сочетание противоречий объясняет не менее надуманный парадокс внешней политики, которая, к ужасу “леваков” всех мастей, вешает ярлыки “анти-империализма” на самые консервативные режимы Азии и на Европу, объединённую за щитом янки против СССР.Именно на полотно этих противоречий, перевернутое идеологическое отражение столкновения материальных сил, после смерти Мао, проецирует отвратительный и скандальный фильм о борьбе между Хуа Го-фэном и очередной шанхайской “кликой”, цинично и без колебаний извлекая из арсенала варварского прошлого мифы о женщине-змее, падшем ангеле, героях, превращающихся в негодяев (9), для того, чтобы спрятать под покровом “дворцового заговора”, и даже альковных тайн, грубую реальность антагонизмов, беспрестанно порождаемых капиталистическим способом производства, который тяжело и судорожно пробивает себе дорогу.
Китайская революция была капиталистической
, но она имела место, она была. Достигнув трудной фазы своей консолидации, Китай включился, и включается всё больше, как великая держава (даже если и втихомолку) в мировую систему государств: он имеет своё место в ООН, он видит весь цвет буржуазного мира почтительно преклонённым перед бренными останками своего великого кормчего, а наиболее алчных бизнесменов, слетающимися в Пекин в погоне за выгодными сделками. Клубок этих внутренних противоречий не будет распутан никакими “идеями председателя Мао”, но двойным давлением мирового рынка и накопления капитала в его городах и деревнях. И этот процесс в направлении крупного капиталистического производства не будет осуществляться под флагом мирного развития, а будет сопровождаться новыми могучими потрясениями в глубинах общества. Вот так это будет после смерти Мао, в период, тайну которого буржуазные политологи, на следующий день после смерти великого кормчего, безнадёжно искали в порядке иерархической последовательности возможных “наследников престола” и ищут её сегодня в судьбах новой “группы у власти”. И именно из этого после, в каждом своём пункте связанном с тем, что было до, будет вырастать независимая классовая борьба китайского пролетариата, призванного отомстить, в огне коммунистической революции, за бойню 1926-27гг..То, что гигантский цикл буржуазных революций на Дальнем Востоке расцвечивал и продолжает расцвечивать себя в цвета социализма, столь мало является странным и таинственным для марксизма, что уже в 1920г., когда пробуждение Азии только окрашивалось отблесками пожара, тезисы
III Интернационала по национальному и колониальному вопросу провозглашали необходимость “решительной борьбы против попытки одеть в коммунистические цвета освободительные движения отсталых стран, в действительности не являющиеся коммунистическими” (попытку, тысячу раз повторенную в 20-е годы партией Сунь Ятсена и Чан Кайши и логически продолженная её откровенным преемником, Китайской Коммунистической Партией Мао Цзе-дуна). В том, что этот цикл продолжается не только в растущей интеграции в мировой рынок, но и в ускоренном включении в орбиту евро-американского капитализма, было столь мало непредвиденного, что в той же статье 1953г. мы писали: “Если Китай, выходящий из революции, ищет способ ускорить своё движение к частному капитализму, который он ещё не может собрать в единый блок железной военной диктатурой, как это смогла сделать Россия, то именно на экономику Запада он должен будет опереться”.Китайскую пролетарскую и коммунистическую революцию ещё только предстоит совершить, и она будет и мировой революцией. Далёкая от того, чтобы следовать “идеям”
Сталина или его более или менее выродившихся преемников или “идеям” Мао или его более или менее ортодоксальных наследников, она выбросит их на свалку устаревших орудий тёмной предыстории человечества. Но она сделает это с криком: “Хорошо роешь, старый крот!”. Революции, глупо прикрывавшиеся этими двумя именами и пропитанные безжалостно расточаемой плебейской и пролетарской кровью, в действительности, день за днём создают, и ничто не может этому помешать, армию промышленных и сельскохозяйственных рабочих, которые выбросят на свалку не только эти смехотворные идеологические знамёна, но и весь способ производства, и всё основанное на нём общество. День за днём, они создают материальные условия для гигантского сражения, которое даст эта армия, и для её блестящей победы, открывая сегодня огромное поле деятельности для трудной задачи восстановления классовой партии после опустошений осуществлённых оппортунизмом.Именно в этом, и только в этом, заключается историческое оправдание этих революций: В том факте, что, не зная, и, более того, не желая этого, они роют себе свою собственную могилу.
Такова надгробная речь, которую мы посвящаем Мао.
Октябрьская революция, которая политически была пролетарской, знала, что она должна была довести до конца решение буржуазных экономических задач. Потребовалась сталинская контрреволюция, чтобы лишить её пролетарского и коммунистического политического характера. “Stalin – Malenkov: toppa non tappa” [ “Сталин – Маленков: починка а не новый этап”], статья, опубликованная в №6, 1953 газеты “Il Programma Comunista”, которая была тогда органом Интернационалистской Коммунистической Партии и выходила раз в два месяца на итальянском языке.“Les perspectives de l’apres-guerre en relation avec la plat-forme du parti”, “Prometeo” №3, 1946; перепечатано в “Per l’organica sistemazione dei prinsipi comunisti”, издательство “Il Programma Comunista”, Милан, 1973, стр.151. Статья вновь была напечатана, в “Programme communiste” n° 84-85 в марте 1981.“Les revolution multiples”, текст 1953г., вновь напечатанный в “Le Proletaire” n° 164, 7 января 1974г..К. Маркс, Ф. Энгельс “Обращение центрального комитета к Союзу коммунистов” (март 1850), Соч., Т.7, стр.267. Только неизлечимый левацкий кретинизм может принять этот боевой клич за… моральный императив маоизма, его “непрерывной революции”, которая ставит себе цель “развивать производство” в беспрестанной борьбе, ведущейся для того, чтобы быстрей пройти этапы, ведущие к государственному капитализму. Не без колебаний, компромиссов, опасений а, зачастую, и отречений, свойственных всякому мелкобуржуазному движению, в том числе и революционному: на эту тему см. серию статей о “Социальном движении в Китае”, опубликованном в “Programme communiste” n° n° 28-35.“Полезной” в той мере, в какой, в отличие от дореволюционной России, наиболее передовые слои буржуазии, немногочисленные, но не лишённые энергии, имели в своём багаже значительные культурные традиции и, начиная с 1911-1912гг., факт “мужественной борьбы с оружием в руках против феодализма и центрального и местного деспотизма” (см. нашу “Struttura economica e sociale della Russia d’oggi”, издательство “Il Programma Comunista”, Милан, 1976, стр.446).Эта попытка, несомненно, поучила импульс от тяжёлого опыта жадности, с которой СССР предоставлял свою “помощь” “братской” республике, попытавшейся осуществить индустриализацию и модернизацию, подобные (но ещё более исчерпывающие) сталинским пятилетним планам: и в этом один из примеров иронии истории для тех, кто верил и продолжает верить в российский или китайский “социализм”. Буржуазные революции не были бы самими собой, если бы они не вызывали на сцену, рядом с демиургом, который творит историю, демиурга, который её разрушает. Мао, как идеолог капиталистической трансформации Китая, не представляет собой исключения из этого правила: он много теоретизировал об устойчивости “классов” и их противоположности в период, который он, однако, не колебался назвать “переходом к социализму”, но как результат деятельности надстройки, реализации “идеи” или даже “менталитета”. Не надо, следовательно, удивляться, если в его “марксизме”, который перевёрнут с ног на голову, это правоверные, или точнее “добрые люди”, как индивидуумы, создают социализм, а инакомыслящие, или точнее, “злые люди”, и всегда в качестве индивидуумов, внедряют или пытаются внедрять капитализм. В итоге действуют два стиля… индивидуального поведения, честного или бесчестного, экономного или расточительного, верного самобытным и незапятнанным национальным традициям или открытого разлагающему соблазну чужеземного мира. Эпигоны могут сегодня лишь развивать, обращая его в погребальный фарс, наследие Великого Кормчего. “Programme Communiste” n°
72, декабрь 1976