Интернациональная Коммунистическая партия

Революция и контрреволюция в России

Введение к первому французскому изданию

Все более резкое нарастание межимпериалистических проти-воречий в международном масштабе не обходится без разоблаче-ния, с каждым днем все большим, природы СССР, столь же импери-алистической, как и природа западных держав. Последним по вре-мени примером была, без сомнения, прямая военная интервенция СССР в Афганистане. Мы предоставляем, следовательно, ревизио-нистким партиям made in Москва и троцкистам, которые все еще считают русское государство "деформированным рабочим государс-твом" право на неблагодарный труд по представлению экономики и политики России как некапиталистических.

Повсюду в мире буржуазия постаралась воспользоваться по-ражением революционной волны 1917-1923 годов и перерождением Октябрьской революции в России для того, чтобы побудить проле-тариат отказаться от борьбы за пролетарскую революцию и социа-лизм, поскольку пример “реального социализма” якобы наглядно показал ему невозможность выхода из сферы действия законов рынка, отношений найма и прибыли, и что эта тщетная попытка привела лишь к новой форме политического угнетения.

В капиталистических странах Запада буржуазная пропаганда сводится к тому, что призывает пролетариат ограничиться борь-бой за проведение реформ в рамках капиталистического способа производства и расширения демократии.

В большинстве так называемых “неприсоединившихся” госу-дарств “национальная” буржуазия, особенно в тех случаях, когда она выполнила задачи национального антиимпериалистического пе-риода, использует политическую и идеологическую потрепанность пропаганды русского социал-империализма для проповеди так на-зываемого “третьего пути”, который не был бы ни капиталисти-ческим ни коммунистическим. В этих странах пропаганда мелко-буржуазных и необуржуазных движений сводится к призыву к про-летариату и массам угнетенных вести их борьбу в рамках строи-тельства “национального социализма”, учитывающего “особенности каждой страны”. Все это, конечно, под предлогом, что Ок-тябрьская революция привела к “новой форме” эксплуатации и “новой форме” империализма.

В данном случае мы имеем дело с грубой ложью, имеющей целью парализовать действия пролетариата, его освободительную борьбу. В действительности, не Октябрьская революция породила русский социал-империализм, но скорее сталинская контрреволю-ция, победа которой в России означала физическое уничтожение старой большевистской гвардии и ликвидацию политических завое-ваний Октября, которая дала жизнь великорусскому капиталисти-ческому государству, доводя до логического конца старые импе-риалистические тенденции царской России.

Революционые активисты, желающие бороться за настоящий, т.е. научный социализм, и молодежь, у которой пробуждается ин-терес к теоретическтим и историческим вопросам эмансипации пролетариата, жаждут сегодня понять, как самая победоносная революция в мире, которую когда-либо смог совершить пролетари-ат, оказалась, в конечном итоге уничтожена контрреволюцией, самой большой подлостью которой было представлять себя трудя-щимся всего мира в обличье социализма.

В ожидании переиздания наших партийных документов, посвя-щенных этой теме и тираж которых на сегодняшний день к сожале-нию разошелся, мы надеемся дать нашим читателям обобщенный от-вет на вопросы, которые они себе ставят, воспроизводя здесь серию статей, опубликованных в нашей газете "Le Proletaire", выходящей два раза в месяц на французском языке.

февраль 1981 г.

Двойная революция

В начале века в России явно сложилась революционная ситу-ация. Но все марксисты соглашались в том, что революция, стоя-щая на повестке дня в России, вначале будет буржуазно-демокра-тической.

Сама потребность выживания диктовала царскому самодержа-вию необходимость допущения и даже поощрения определенного развития капитализма в недрах государственного феодализма. В сельском хозяйстве общинные формы “мира” были подорваны отме-ной крепостного права и развитием товарного производства, и, как показал Ленин в 1894 г., введение частной собственности, меркантилизм и классовое расслоение крестьянства стали отныне необратимыми. Однако это развитие оставалось фрагментарным, будучи стесненным путами феодального права, старыми формами собственности и ответственности, в силу паразитизма земельных собственников и т.д. Русскому крестьянству нужно было смести все эти препятствия, твердо охраняемые самодержавием.

В промышленности само царское государство поощряло опре-деленное развитие для обеспечения хотя бы минимального произ-водства вооружений. Однако внедрение промышленности ограничи-валось несколькими крупными центрами. Буржуазия получала опре-деленную выгоду от угнетения рабочих феодальным государством, но в свою очередь страдала от недостатка свободы действий, не-достатка автономии и отсутствия контроля над властью и адми-нистрацией.

Одним словом, развитие капитализма уже подорвало и разло-жило старые формы производства и социальные структуры, однако развитие новых было блокировано царизмом. В результате возник-ла такая ситуация перманентного социального и политического кризиса, что все классы жаждали перемен: “Сегодня даже великие князья становятся революционерами”, - скажет Ленин в 1905 году.

Однако если разные классы были революционными, то были они таковыми в разной степени и преследовали при этом различ-ные цели. Дело в том, что в данной обстановке буржуазной ре-волюции пролетариат имел такой вес и такую степень самостоя-тельности, какую он не имел ни в Англии XVII века, ни во Фран-ции XVIII-го, ни даже в Германии в 1848 г. Следовательно, не удивительно, что русская буржуазия показала себя еще более трусливой и нерешительной, чем немецкая. Она, конечно, хотела избавиться от царизма, феодальных собственников, паразитичес-кой бюрократии и т.д. и располагать властью. Но она боялась, что не сможет удержать под своим контролем крестьянство, а тем более пролетариат: она отступала перед опасностью революции, которая вовлечет в борьбу народные массы, она мечтала о посте-пенном “реформировании” феодального государства в буржуазном направлении. Только поражение царизма в войне приведет ее к революции и она постарается удержать ее под своим контролем для того, чтобы установить буржуазную республику.

Трусливость буржуазии, ее отказ от выполнения собственных революционных задач сделали ее неспособной удержать под своим руководством радикальные мелкобуржуазные, прежде всего кресть-янские, массы, которые стремились освободиться от ига помещи-ков и царской бюрократии, которые хотели земли и свободы и которые действительно были революционными, но вопреки иллюзиям их политических руководителей, они были таковыми только по от-ношению к докапиталистическим структурам и отношениям.

В этой ситуации русская социал-демократическая партия раскололась на три течения. Поскольку Россия еще не созрела для социализма, а революция, стоявшая в повестке дня, еще должна была выполнить задачи революции буржуазной, меньшевики отсюда делали вывод, что руководить революцией должна буржуа-зия, что пролетариат обязан эту революционную борьбу буржуазии поддержать,помочь ей свергнуть царизм, привести ее к власти... а затем перейти в оппозицию. До этого они отвергали всякую са-мостоятельную политическую(!) деятельность пролетариата под предлогом, что она может расколоть “единство” революционеров и толкнуть буржуазию на сторону царя.

Троцкий был прав, противопоставляя их доводам слабость, трусливость и, в конечном итоге, бессилие русской буржуазии и выступая за руководящую роль пролетариата даже в буржуазно-де-мократической революции. Отметим, в тоже время, что он был неправ, когда делал отсюда вывод, что отныне буржуазия была совершенно неспособной возглавить любую буржуазную революцию. К тому же подавление и ликвидация самостоятельного классового движения пролетариата со времен пятидесятилетней давности пов-сюду отстранили его от руководства демократическими революция-ми, что не помешало буржуазии или ее предшественникам возгла-вить эти революции повсюду, даже несмотря на свою слабость и непоследовательность. Доводя позицию Троцкого до абсурда, не-которые из его последователей доходят до того, что вообще от-рицают существование национально-демократических революций в 20-м веке или произвольно приписывают им пролетарский харак-тер. Трудно сказать, какая из этих двух глупостей имеет более пагубные последствия!

Вторая ошибка Троцкого заключалась в его толковании “пер-манентности” революции. Если даже было верным признание за пролетариатом руководящей роли в буржуазной революции, то не-верно было делать из этого вывод, что это руководство позволит ему непосредственно перейти к социализму. Фактически Троцкий в 1905 году совершил ту же ошибку, что и меньшевики, когда он поставил вопрос о русской революции в национальных терминах. Россия не созрела для социализма, говорили одни, следователь-но,пролетариат должен уступить руководство революцией и власть буржуазии. Русская буржуазия не способна совершить свою собственную революцию, отвечали другие (т.е. Троцкий и его сторон-ники), следовательно, осуществить ее должен пролетариат, и когда он будет у власти, он не “самоограничится” буржуазными мерами, но перейдет к социализму.

Большевики, напротив, рассматривали участие пролетариата в русской революции как часть его международной борьбы, также как Маркс и Энгельс это делали в Германии 1848 года. Именно в этом смысле, а не в смысле непосредственного перехода к социа-лизму, говорили они о “перманентности” революции: “Нашим дол-гом и в наших интересах было бы придать революции непрерывный характер до того момента, когда пролетариат захватит власть в ведущих странах во всемирном масштабе”, - писал Маркс в своем “Обращении” 1850 года.[1]

В Германии в этот период, как и в России в 1917 году, ре-волюции еще предстояло устранить докапиталистические отношения и она не могла сразу перейти к социализму. Главной целью было усиление борьбы пролетариата и его победа в более передовых странах. Так же, как Маркс и Энгельс, Ленин настаивал на раз-личии между целями “ближайшими и локальными” и целями “общими и интернациональными”. В то же время он напоминает, что: “со-циальным содержанием (заметьте: социальным содержанием) буду-щей революции в России может быть лишь революционно-демократи-ческая диктатура пролетариата и крестьянства”. Он решительно утверждает: “Задача пролетариата России - довести до конца буржуазно-демократическую революцию в России, дабы разжечь со-циалистическую революцию в Европе” (ПСС, т.27, стр.49).

Мы можем процитировать здесь лишь некоторые из многочисленных высказываний (их десятки), в которых Ленин настаивает на “скромном” и несоциалистическом характере ближайших целей в России. На VII-ой партийной конференции в Петрограде в мае 1917 г. он заявляет: “Мы не можем стоять за то, чтобы социа-лизм “вводить” - это было бы величайшей нелепостью. Мы должны социализм проповедовать” (заметьте: проповедовать). Вот от че-го встанут дыбом волосы на головах у всех сторонников немед-ленного введения социализма: руководитель пролетариата ратует за взятие власти, но не за введение социализма! Но тогда, спрашивают они, зачем же брать власть? Ленин отвечает: “Советы Р. и С.Д. должны взять власть не для создания обычной буржуазной республики или непосредственного перехода к социализму. Этого быть не может. Для чего же? Они должны взять власть для того, чтобы сделать первые конкретные шаги к этому переходу, которые можно и должно делать.” (ПСС, т.31, стр.356-357). Впрочем, эти шаги являются не национальной, но интернациональ-ной задачей, как это подчеркивает Ленин в своем “Прощальном письме швейцарским рабочим” (1917): “Русский пролетариат не может одними своими силами победоносно завершить социалисти-ческой революции. Но он может придать русской революции такой размах, который создаст наилучшие условия для нее, который в известном смысле начнет ее. Он может облегчить обстановку для вступлления в решительные битвы своего главного, самого верно-го, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистического пролетариата.” (ПСС, т.31, стр.93; выделено Лениным).

В течение многих лет до, во время и после революции боль-шевики повторяли, таким образом, что невозможно перейти к со-циализму в одной России. Но тогда, спрашивают в один голос меньшевики, анархисты, сталинисты и т.д., если невозможно было осуществить социализм в России, нужно ли было брать власть? И почему октябрьская революция получила название “социалистичес-кая”? Наш ответ прост: социалистический характер Октября сле-дует искать не в экономической и социальной, а в политической сфере. В общем, и не только в России, различие между этими двумя уровнями достаточно важно, чтобы на нем стоило остано-виться подробнее.

Политика и экономика

Марксизм показал, что в основе всех общественных отноше-ний лежат отношения производственные, и что государство, инс-трумент господства одного класса над другим, находится, как правило, в руках того класса, который обладает и экономической властью. Однако, представлять государство лишь в качестве простого “отражения” или надстройки над экономическими отноше-ниями, каким-либо образом воображать, что пролетарское или со-циалистическое государство должно базироваться на социалисти-ческой экономике подобно тому, как буржуазное государство ба-зируется на капиталистической, было бы механистическим и анти-диалектическим искажением реальности. Подобная схема уводит от проблемы перехода от капитализма к социализму и отменяет основное положение марксизма - тезис о диктатуре пролетариата.

Для того, чтобы освободить себя и все человечество, про-летариат должен разрушить капиталистические производственные отношения. Для этого он должен прежде всего разрушить аппарат господства и принуждения, который защищает и охраняет эти про-изводственные отношения - буржуазное государство. Но этого еще не достаточно. Ибо если эта политическая революция, т.е. раз-рушение капиталистического государства, может свершиться за очень короткий отрезок времени, то ликвидация капиталистических производственных отношений займет долгий период. В действительности, речь идет не только об “экспроприации экспроприаторов”. Речь идет о действительном устранении всех имеющихся препятствий (рыночные отношения, оборот товаров, наемный труд, оборот капитала и его законы), которые не позволяют всему обществу в целом непосредственно распоряжаться производительными силами, производителями и продуктами общественного труда. Необходимо ликвидировать автономию предприятий и обмен, как способ связи между ними, отменить не только деньги, но и всякие стоимостные расчеты, уничтожить само понятие “фондоотдачи” для того, чтобы осуществить централизацию и планирование любой человеческой деятельности исключительно в интересах общественной пользы. Это потребует десятки и даже сотни лет.

В течение этого периода перехода от капитализма к комму-низму “государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата”, - говорит Маркс в “Критике Готской программы”. Почему? Именно потому, что этот период не знает устойчивых и последовательных экономических отношений, напротив, он характеризуется “противоречивой” эконо-микой, как об этом говорит “Манифест”, экономикой, в которой одновременно действуют противоположные законы и которая дер-жится лишь за счет своей динамической тенденции. Потому что в этот период капиталистические отношения продолжают действо-вать, имея тенденцию к расширению сферы своего действия, воз-рождая или усиливая общественные силы, которые отождествляют свои интересы с этими экономическими механизмами. Потому что, хотя пролетариат и выступает в качестве господствующего клас-са, законы капитала продолжают частично господствовать в эко-номике и необходимо ежедневное “деспотическое вмешательство” с тем, чтобы ограничить сферу их действия и подавить социальные тенденции, вызываемые действием этих законов.

Если пролетариату нужна государственная власть, то только потому и в той мере , в какой экономика не является еще социа-листической. По мере того, как производственные отношения из-бавляются от капиталистических свойств и старых социальных привычек, изменяющихся по мере того, как необходимость в соци-альном принуждении также будет постепенно исчезать, государс-тво будет постепенно отмирать. Пока оно существует, пролетарс-кая власть базируется вовсе не на соответствующей экономике, она не имеет своей экономической основы, поэтому она стремится потрясти основы экономики. Именно поэтому она должна быть ре-волюционной, т.е. опираться на силу и террор.

Очевидно, что позиции пролетарского государства будут тем более прочными, чем скорее он приступит к уничтожению капита-листических производственных отношений, искореняя таким обра-зом те социальные силы, которые ему противятся. Но не следует забывать, что переход к социализму в полном смысле этого слова возможен лишь во всемирном масштабе. Это вовсе не означает, что пролетарская диктатура, ограниченная в определенный момент одной частью света, не может проводить меры социалистического характера,напротив. Однако это означает, что борьба пролетари-ата является борьбой интернациональной и что действительное “взятие власти” произойдет тогда, когда она будет захвачена в ведущих странах мира.

По отношению к этой главной и первостепенной цели классо-вой борьбы даже столь грандиозные ее эпизоды, как завоевание власти в одной стране и даже в масштабах одного континента яв-ляются лишь боями местного значения, частичными победами, ко-торые в любой момент могут быть поставлены под вопрос. Борьба за эти цели, сколь значимыми бы они ни были, никогда не должна рассматриваться как самоцель. Реальный результат подобных по-бед, сколь бы важными они ни были, является результатом всякой частичной борьбы: растущая организованность пролетариата для революционной борьбы, усиление борьбы за общие цели. Поэтому даже в стране зрелого капитализма переход к более или менее социалистическим формам экономики будет подчинен задачам ин-тернациональной борьбы за власть; он никогда не должен мешать этой борьбе, напротив, должен способствовать ей. Пока пролета-риат завоевал власть только в одной или нескольких странах он стремится создать здесь не “социалистический рай”, а бастион мировой революции.

***

Следовательно, даже в передовой капиталистической стране "социалистический" характер государства определяется не столь-ко непосредственными экономическими достижениями, сколько той ролью, которую она играет в международной классовой борьбе. Тем более если речь идет об отсталой стране, да еще опустошен-ной войной империалистической и войной гражданской. В каком смысле можно говорить, что федерация советских республик явля-ется социалистической? На X съезде РКП(б) в 1921 г. Ленин так отвечает на этот вопрос: "Ни один коммунист не отрицал, кажет-ся, и того, что выражение "Социалистическая Советская Респуб-лика" означает решимость Советской власти осуществить переход к социализму, а вовсе не признание данных экономических поряд-ков социалистическими".[2]

Далекий от того, чтобы искать "социализм" в экономическом строе России, в национализации земли и крупной промышленности, государственном контроле или монополии внешней торговли, Ленин видел его в намерениях Советской власти, в ее планах, в ее программе, т.е. в ее политической природе.

Ибо если “социальным содержанием” Октября могла быть лишь “демократическая революционная диктатура пролетариата и крестьянства” именно потому, что она определялась условиями России, то его политическая форма далеко выходила за их рам-ки, именно потому, что класс, который возглавил эту революцию, был интернациональным, потому что российский пролетариат был непосредственно связан с условиями международной революции. Значит, пролетарская природа Октябрьской революции определяет-ся ее политическими завоеваниями, о главных из которых мы вкратце скажем ниже, и которые показывают ее пролетарскую при-роду.

Первым, чисто пролетарским, аспектом Октября был прорыв фронта империалистической войны. После свержения царизма в феврале 1917 года русская буржуазия выдвигает лозунг “защиты революции и демократии”, чтобы довести до конца империалисти-ческую войну. Требование мира, выдвинутое большевиками, и ко-торое было одним из лозунгов при взятии власти, отвечало, ко-нечно, чаяниям солдат, в большинстве своем уставшим от войны крестьянам. Но это было нечто иное, чем просто пацифистское устремление. Власть Советов в Октябре выступила не против вой-ны вообще, а именно против империалистической войны: отвергая эту войну, она призывает пролетариев всего мира к революцион-ному пораженчеству. Она призывает их разбить Священный Союз (со своей национальной буржуазией - прим. перев.) и восстановить фронт интернациональной классовой борьбы, она призывает их превратить войну империалистическую в войну граж-данскую, направленную на свержение буржуазии.

Вот что ясно указывает на то, какой класс стоял во главе советского государства: каков бы ни был его революционный по-тенциал, никакой другой класс кроме пролетариата не мог встать на эти позиции, позиции пролетарского интернационализма. Дос-таточно вспомнить о том, что народный Китай выдвинул лозунг “мирного сосуществования”, чтобы понять разницу с властью со-ветов, которая самим актом своего рождения выступила против предательства социал-демократов, против социал-патриотизма, провозглашая перед лицом пролетариата всего мира позицию левых марксистов:"Враг находится в собственной стране!".

Октябрь был социалистическим

Другой социалистический аспект Октября заключается как раз в том, что пролетариат, выйдя за рамки всех союзов, должен был один взять на себя руководство государством, что все дру-гие партии были удалены с политической арены вплоть до уста-новления диктатуры одной лишь коммунистической партии. Воору-женное восстание, разрушение существующего государства, дикта-тура и террор являются, несомненно, необходимыми сторонами пролетарской революции; однако их недостаточно для ее характе-ристики, поскольку они присущи всем революциям, даже буржуаз-ным. А вот устранение всех других партий, политическая монопо- лия классовой партии пролетариата свидетельствуют о том, что она вышла за пределы буржуазной революции.

Эта монополия пролетарской партии во главе государства тем более примечательна, что пролетариат не был единственным правящим классом. Ибо если государство, вышедшее из Октября, не имело ничего общего с “буржуазной республикой обычного ти-па”, было бы, тем не менее, ошибочно рассматривать его как диктатуру пролетариата в чистом виде; его сущность была более сложной, как неоднократно подчеркивал Ленин.

Что сразу же отличает его от буржуазной республики, так это то, что оно открыто провозглашает свой классовый характер. Его основой служит не “Декларация прав человека и Гражданина”,а “Декларация прав трудового и эксплуатируемого народа”, так как невозможно устранить эксплуатацию за короткий период. Да-лекое от признания одинаковых прав за всеми “гражданами”, оно лишает эксплуататорские классы всех политических прав. Но в отличие от “чистой” диктатуры пролетариата, оно наделяет поли-тическими правами не один лишь пролеиариат. Власть Советов опирается на два класса, которые оба наделяются политическими правами и вместе участвуют в жизни и деятельности государства: пролетариат и крестьянство. Следует, однако, заметить, что эти два класса, представленные в руководстве страны, неравноправны. Пролетариат преобладает над крестьянством. Это преобла-дание выражено в том различии, которое имеет вес голоса рабо-чего и крестьянина на выборах в Советы, оно выражается также в способе набора в Красную Армию, который не только исключает представителей имущих классов, но и осуществляет селективный и дифференцированный отбор среди рабочих и крестьян.

Революционный союз пролетариата и крестьянства (который выразился в том, что неэксплуататорские слои крестьянства яв-ляются получающей стороной в государстве) был нацелен на борь-бу с прошлым, против феодально-буржуазно-империалистической контрреволюции; он не является классовым уравнением, определя-ющим путь в будущее. К тому же в ходе гражданской войны отно-шения между рабочим классом и различными слоями крестьянства были далеко не устойчивыми, пролетариату пришлось жестоко по-давлять кулаков и нейтрализовывать постоянные колебания крестьянской массы, пытаясь при этом опираться на полупроле-тарские крестьянские слои. И, наконец, к концу гражданской войны ему пришлось подавить в Кронштадте вылазку мелкобуржуаз-ной крестьянской контрреволюции. Именно потому, что класс, возглавивший революцию, целил намного дальше непосредственного содержания экономических и политических мер Октября 1917 г., усиливая тем самым мировой пролетариат и в то же время опираясь на него, этот класс и обеспечил себе главенствующую роль в го-сударстве. Подъем революционной борьбы в Европе позволил бы ему еще более укрепить эту роль, постепенно урезая политичес-кие права, предоставляемые русскому крестьянству, позволил бы ему более непосредственно опереться на международный пролетариат и осуществить таким образом диктатуру пролетариата в чис-том виде.

В самом деле, нужно отметить, что большевики никогда не изображали состав Советов как "идеальный" и неизменный. Наобо-рот, они всегда настаивали на его случайном и переходном ха-рактере. Так, например, Троцкий объясняет в своей работе "Тер-роризм и коммунизм", что социальная база Советов - корпорация, действующая как Коммуна, а не как "рабочий парламент", не мог-ла быть раз и навсегда разграниченной, но всегда зависела от хода классовой борьбы; потому что целые социальные слои, в за-висимости от позиции, которую они занимали в этой борьбе, были допущены к участию в работе Советов или, наоборот, насильст-венно изгнаны оттуда. Все это далеко не только от буржуазной демократии или демократии вообще, но и от формальных схем “ра-бочей демократии”, которая никогда не может автоматически га-рантировать путь революционных преобразований. Тот факт, что сам Троцкий впоследствии искал в этой формальной советской де-мократии гарантию против сталинизма, доказывает только то, что никто полностью не застрахован от политического давления контрреволюции.

Обратимся еще к одному характерному примеру, показывающе-му метод законотворчества большевиков. Коммунисты ведут дело к упразднению семьи, к ликвидации домашней экономики, взятию на себя обществом всех забот по удовлетворению материальных и ду-ховных потребностей детей. Очевидно, что это было неосуществи-мо в России 1920 года. Не имея материальных возможностей раст-ворить семейную экономику в системе общественного производс-тва, большевики не смогли упразднить институт семьи; будучи не в состоянии силами общества заняться воспитанием всех детей,им пришлось возложить эту задачу на их родителей. Однако они уст-ранили всю метафизику из понятия “семья - основа общества”, они свели бракосочетание и развод к простой административной процедуре регистрации и заявили, что по мере возможности эти процедуры будут устранены. Они также пошли настолько далеко, насколько было возможно по пути освобождения женщины, реализо-вав ее полное юридическое равенство с мужчиной, разрешив абор-ты и т.д., не скрывая, что реальная эмансипация это не вопрос права, но вопрос полного переворота в общественных отношениях, не пытаясь чисто русские реалии выдать за образцы социализма.

Чтобы увидеть разницу между “двойной” революцией и революцией буржуазной достаточно сравнить организацию и деятель-ность государства, рожденного Октябрем, с государством, воз-никшем в результате китайской революции 1949 г. Эта разница станет еще более кричащей, если обратиться к международной де-ятельности советского государства. Именно революция и взятие власти в России позволили большевикам восстановить интернацио-нальную партию пролетариата. Именно эти факторы позволили им осуществить перегруппировку в рядах левых течений социалисти-ческих партий и вернуть их к основам учения и принципам марк-сизма. Для большевиков целью русской революции было “разжечь социалистическую революцию в Европе”. Сам факт русской револю-ции решительно подталкивал их к этому, но одного его было не-достаточно после краха II Интернационала. Необходимо было восстановить, подтвердить теоретические, программные и полити-ческие принципы коммунизма, осуществить перегруппировку сил, способных их востребовать и претворить в жизнь, необходимо бы-ло восстановить руководство этой революцией. Таким образом, можно сказать, что главным социалистическим завоеванием Октяб-ря был Коммунистический Интернационал.

От "военного коммунизма" к НЭПу

По своему политическому содержанию Октябрь был социалис-тическим: пролетариат если и не овладел всей полнотой власти, то по крайней мере обеспечил себе политическое господство; это его партия единолично руководила государством и он ее исполь-зовал в целях своей интернациональной классовой борьбы.

В области экономики планы большевиков были намного скром-нее. Первыми серьезными экономическими мерами были экспроприа-ция земельных собственников, национализация земли и передача ее в руки крестьян. Какой бы радикальной и прогрессивной ни была эта мера, в ней не было ничего социалистического, как это не переставал повторять Ленин. Эта мера шла даже в русле поже-ланий буржуазии, которая очень бы хотела избавиться от парази-тарного класса земельных собственников и завладеть сообща земельной рентой. Но если, например, английская буржуазия пре-возносила эту меру устами своего теоретика Рикардо, то никакая буржуазия не решилась еще ее осуществить. Даже китайская рево-люция не дошла до этого. Дело в том, что эта мера чревата мощ-ным всплеском классовой борьбы, ставящей под вопрос все права собственности. Большевиков, естественно, это не пугало.

Может показаться, что в 1918-20 гг. экономические мероп-риятия Советской власти вышли за пределы капитализма в той ме-ре, в какой они вышли за рамки капиталистических законов про-изводства и обмена. В действительности же речь шла лишь о “во-енном” коммунизме. Эти меры проводились в соответствии не с экономическими планами, а с военной необходимостью и, как объ-яснял Троцкий, в чрезвычайных обстоятельствах любое государс-тво способно принять меры подобного рода. В обстановке “осаж-денной крепости”, в которой находилась Россия в эти годы, не было более устойчивых “производственных отношений”. Все эконо-мические законы подчинились закону военного времени, произ-водство и потребление регулировалось в соответствии с нуждами обороны.

В России того времени отношения, например, между госу-дарством и крестьянами не соответствовали никакому “способу производства”: советская власть защищала крестьянина от белог-вардейцев, поддерживаемых мировым империализмом и которые хо-тели отнять у него землю, а “в обмен” крестьянин должен был кормить города и Красную Армию. При необходимости Советы рек-визировали зерно для рабочих, фураж для красной кавалерии, дрова для поездов и военных заводов и т.д. Распределение пот-ребительских товаров также осуществлялось без учета законов рынка и отношений найма, в соответствии с военными нуждами.

Даже в промышленности военные потребности вынуждают боль-шевиков идти дальше и быстрее, чем это позволяет “экономичес-кая” целесообразность. С этой точки зрения было бы предпочти-тельно, чтобы заводами продолжали управлять капиталистические предприниматели под контролем рабочих и государства. Однако большинство из них перешло на сторону белых, а те, которые ос-тались, саботировали производство, ориентированное, в основ-ном, на производство вооружений; их необходимо было устранить и любой ценой создать аппарат для управления производством. Это сосредоточение производства в руках государства соответс-твовало не столько реальной концентрации промышленности, сколько самой ситуации гражданской войны (что, впрочем, будет одной из причин “бюрократизации” Советов).

Если большевики в этот период и отменили или смягчили за-коны рынка, то это было сделано не в целях "перехода к социа-лизму", что было невозможно в одной России, а в силу военной необходимости. Окончание Гражданской войны и консолидация со-ветской власти в то время,когда революция в Европе топчется на месте или отступает, поставили их перед необходимостью найти соответствующий экономический modus vivendi . Разумеется, по-беда пролетариата в Германии изменила бы ситуацию. Но в 1921 г. стало ясно, что эта победа в ближайшее время не неизбежна, что мировой капитализм вступил в период стабилизации, пусть и временной и относительной, конечно, но все-таки стабилизации, и что буржуазия повсюду переходит в наступление, а пролетариат ведет оборонительные бои. В ожидании нового наступления и ра-ботая для соэдания политических условий для него, нужно было не допустить полного распада российского общества, что привело бы к падению советской власти. Реквизиции и волевое распреде-ление должны были уступить место "нормальным" экономическим отношениям.

Однако и без того отсталая экономика России была подорва-на империалистической и гражданской войной; уровень производс-тва был чрезвычайно низким, если не сказать нулевым. Этот факт еще более усиливал преобладание мелкого производства не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности. Было ли возможно в этих условиях обеспечить хотя бы минимальное развитие произ-водства вне сферы рыночных отношений? На X съезде РКП(б) Ленин ставит альтернативу: “Либо пытаться запретить, запереть совер-шенно всякое развитие частного, негосударственного обмена,т.е. торговли, т.е. капитализма (заметьте, именно капитализма - прим. ред.), неизбежное при существовании миллионов мелких производителей. Такая политика была бы глупостью и самоубийст-вом той партии, которая испробовала бы ее. Глупостью, ибо эта политика экономически невозможна; самоубийством, ибо партии, пробующие подобную политику терпят неминуемо крах...Либо... не пытаться запретить или запереть развитие капитализма, а ста-раться направить его в русло государственного капитализма”.[3]

Ленин показывает, что в России имеется пять различных хозяйственных укладов: натуральное крестьянское хозяйство; простое товарное производство, сельскохозяйственное и ре-месленное; частный капитализм; государственный капита-лизм; социализм. Но этот последний, говорит он, не су-ществует в сущности экономических отношений, он существует только как “юридическая возможность”, поскольку мы находим-ся у власти. Еще раз: он сушествует в политической области, а не в экономике! В этих условиях борьба, стоящая в повестке дня, это не борьба социализма против капитализма, но борьба политического социализма, вступившего в союз с самой передовой формой капитала, государственным капитализмом, против мелкого капиталистического и даже докапиталистического производства. Врагом является именно мелкое производство, так как его невоз-можно контролировать, ежедневно оно вновь и вновь воспроизво-дит капитализм, говорит Ленин. И тем не менее мы должны пре-доставить ему свободу действий, должны допустить частный това-рообмен, рынок, потому что иначе невозможно обеспечить цирку-ляцию продукции миллионов мелких предприятий. Лишенные возмож-ности вести атаку на капитализм, мы должны поощрять его, ибо при существующем положении дел, только в такой форме может развиваться российская экономика. Однако мы должны стараться контролировать его, ориентируя в сторону государственного ка-питализма с тем, чтобы облегчить дальнейший переход к социа-лизму.

В то время как итальянские левые коммунисты одобрили эту установку большевиков без колебаний и оговорок, она встретила непонимание и оппозицию “ультралевых”. На III конгрессе Комин-терна представительница русской “рабочей оппозиции” Коллонтай соперничала с КАПДистами в разъяснении необходимости или пере-ходить к социализму...или отказаться от власти. Примечательно, что они, таким образом, примкнули, пусть и с другой стороны, к старой меньшевистской позиции: немедленный социализм или пере-дача власти буржуазии. И не следует удивляться тому, что Ста-лин вернулся к этой альтернативе в 1926 г. для того, чтобы оп-равдать “строительство социализма” в одной России.

Ни те ни другие не понимали ни диалектической взаимосвязи между политической властью и экономикой, ни международной стратегии коммунизма. Они не понимали, что целью НЭПа было удержание политической власти, а не подъем производства в Рос-сии. Большевики не считали развитие российской экономики само-целью. Оно интересовало их лишь в той мере, в какой оно было необходимо для поддержания “юридической возможности”, которая заставляла это капиталистическое развитие делать “шаги в нап-равлении социализма” и которая позволяла им поставить все силы мощного государства на службу мировой революции, которая, в свою очередь, оказала бы помощь ему самому.

“Ультралевые” настаивали на опасности, которая таилась в предоставлении определенной свободы капитализму в России, од-нако смелой попытке большевиков они могли противопоставить лишь самоубийственную политику Грибуя. [4] Эти опасности Ленин видел лучше, чем кто-либо другой. В ходе XI съезда в 1922 г. он цитирует Устрялова, рупор кадетов-эмигрантов; последний ут-верждал, что посредством НЭПа большевики, хотят они того или нет, строят в России “обычное буржуазное государство”, и что, следовательно, их необходимо поддерживать. Эту “классовую правду классового врага” Ленин предпочитал “сладенькому комму-нистическому вранью” и он без обиняков заявлял: “Такие вещи возможны, надо сказать прямо”.

Несомненно, что предоставляя свободу рынку, т.е. капитаизму, высвобождают динамичный процесс капиталистического раз-вития и подпитку тех социальных сил, которые являются вырази-телями и защитниками капитализма. Это сделать было необходимо, но необходимо было также сдерживать и контролировать это раз-витие, помешать этим социальным силам одержать победу. Правда, это было рискованно, но необходимо было допустить этот риск или безоговорочно капитулировать. Большевики приняли этот бой, бой пролетарской власти с тем, чтобы сдерживать капиталисти-ческое развитие и направлять его в нужное русло, поскольку полностью запереть его было нельзя. Увы, этот бой они проигра-ли; мы его проиграли.

***

Если они и проиграли этот бой, то именно потому, что “главный союзник” русского пролетариата не справился со своей задачей. Сила, способная противостоять натиску русского капи-тализма не могла быть обеспечена только за счет русского про-летариата, обескровленного и обессиленного гражданской войной, а только за счет международного пролетариата. Судьба советской власти решалась не столько в Петрограде и на полях сражений в России, сколько в Берлине! “Без помощи европейского пролетари-ата мы погибнем”, не переставали повторять большевики.

Однако этот пролетариат не одержал революционной победы, его порыв иссяк, а революционная волна отхлынула. Что еще ху-же, международное коммунистическое движение не смогло даже оказать большевикам политическую поддержку, и последние остались один на один перед давлением международного капитала и тех социальных сил, которые внутри России являлись носителями капиталистических тенденций.

Эти силы нашли свое политическое выражение в самой РКП(б). Это и понятно, поскольку революция устранила и ликви-дировала все другие партии. Ни одна партия, какой бы самой лучшей и крепкой она ни была, не имеет иммунитета против по-добного проникновения и подобной деформации, и надо видеть, что большевистская партия 1926 г. уже не была той партией, ко-торая совершила Октябрьскую революцию. После победоносной ре-волюции и гражданской войны в ряды партии проникло множество людей, которые только называли себя коммунистами. Одни, несом-ненно, были карьеристами и стяжателями, соблазненными преиму-ществами, которые давала власть, но было также немало и таких, которые при всей своей честности и искренности не прошли той школы воспитания и закалки, которую прошли старые революционе-ры, многие из которых погибли в борьбе за революцию. Незадолго до смерти Ленин,поддержанный старой гвардией, призывал к суро-вой чистке партии. Предполагалось исключить примерно 100 000 членов, “некоторые говорят о 200 000 и эта цифра нравится мне еще больше”, говорил Ленин. Эта чистка не состоялась. Наобо-рот, после смерти Ленина секретариат еще шире распахнет двери партии и достойным дополнением к мумификации Владимира Ильича станет “Ленинский призыв”: 250 тысяч новых членов!

В этой партии убежденные большевики оказывались все более и более изолированными и растворенными в массе элементов не имеющих серьезной политической базы, способных только глупо хихикать, когда Троцкий будет напоминать им элементарные прин-ципы большевизма, людей без революционной закалки и подвержен-ных настроениям момента. Эта партия, контроль над которой все больше и больше ускользал от старых большевиков, самым демок-ратическим способом в мире приняла решение о построении социа-лизма в одной России.

Мы утверждаем, что это решение заключало в себе подлинную контрреволюцию. Это тем более верно, что, для того чтобы дейс-твительно осуществить ее, сталинизм не сможет удовлетвориться лишь тем, что политически устранит старую большевистскую гвар-дию, но должен будет устранить ее физически, в застенках, в концлагерях, в ходе показательных процессов и растрелов без суда и следствия. Речь шла не только о лидерах, известных всему миру, но и о десятках тысяч неизвестных активистов, которые были истреблены в последующие годы.

Дело в том, что это решение перечеркивало в прямом смысле слова всю линию большевистской партии. Для большевиков целью русской революции был не "социализм в России", а мировая ре-волюция. Если характер их политической власти был социалисти-ческим, то они не играли словами и называли капитализмом раз-витие российской экономики, развитие, руководство которым они были готовы взять на себя, лишь бы оно помогло им сохранить в своих руках политическую власть, чтобы поставить ее на службу международному пролетариату.

Отказ от ожидания(!) мировой революции и переход к социа-лизму в России, декретирование его скорого построения превра-щало то, что было для большевиков лишь средством, в цель и, фатальным образом, их цель в средство. Таким образом, развитие экономики России становилось самоцелью и, неизбежно, то влия-ние, которое русское государство через Коминтерн оказывало на международный пролетариат, использовалось для того, чтобы пос-тавить его борьбу на службу этой цели.

Правда, в данном случае речь идет лишь о политическом пе-ревороте. Однако, по мере осуществления этого переворота, его было достаточно для того, чтобы лишить СССР какого бы то ни было социалистического характера, поскольку его “социализм” всегда был исключительно политическим. Потому что его “соци-альное содержание” было содержанием буржуазной революции, до-веденной до конца, т.е. радикальным разрушением всех докапита-листических форм и отношений, но вместе с тем, благодаря про-летарскому государству, руководимому коммунистической партией, общество было направлено через капитализм к коммунизму.

Победа контрреволюции

По отношению к непосредственному экономическому и соци-альному содержанию русской революции сталинизм, безусловно, не был контрреволюционным! Напротив, он был его политическим вы-ражением, направленным против интернациональной пролетарской политики большевиков. Последние разрушили все феодальные барь-еры, мешавшие развитию капитализма, но они стремились сдержи-вать это развитие, контролировать, направлять его, потому что они преследовали более широкие цели. Политическое и физическое устранение большевиков - это ликвидация пролетарских барьеров на пути бурного развития капитализма: как только их устранили, это развитие началось. Доказательством этому служит тот факт, что еще до того, как "планирующий гений" государства сыграл свою роль, экономика России стала развиваться невиданно высо-кими темпами, достичь которых затем не помогли ни сталинские методы "принуждения", ни послесталинское "соревнование".

"Социализм в одной России" - это буржуазная контрреволю-ция в России, потому что он означает разрушение всех проле-тарских черт государства, означает, что государство не управ-ляется больше пролетариатом, не отстаивает его классовые инте-ресы, а защищает интересы капиталистического развития России.

Понятно, что эта контрреволюция не была единовременным актом; отстранение большевиков от власти осуществлялось в ходе сложной фракционной борьбы, связанной с перипетиями борьбы международной. В 1926 г. еще нельзя было сказать, что пораже-ние стало фактом; новый подъем борьбы европейского пролетариа-та мог бы еще изменить соотношение сил в России. Тем не менее контрреволюция была уже реальностью, а политическое раэмежева-ние стало явным именно в 1926 г. В последующие годы оно станет свершившимся фактом и тогда, утратив власть в России, пролета-риату уже нечего будет защищать в этой стране.

Троцкий утверждал в то время, что в России нужно было со-вершить лишь политическую революцию. Такая формулировка, ко-нечно, не является ошибочной, но она звучит двусмысленно. Если под ней подразумевать, что в экономике социалистическая рево-люция уже свершилась, то это заблуждение. Напротив, она верна в том смысле, что если бы даже мы смогли отобрать власть у сталинистов, мы не осуществили бы больше социализма чем они именно потому, что переход к социализму не стоял в повестке дня в России. Иными словами, мы вовсе не упрекаем сталинизм в том, что он не осуществил социализм в России: большевики на все лады повторяли, что это было невозможно!

***

Триумф буржуазной контрреволюции, следовательно, не сде-лал Россию обычным буржуазным государством. Контрреволюционный по отношению к пролетариату и мировому коммунистическому дви-жению, он был выражением взлета капиталистического развития огромной царской империи и его инструментом, взлета, который, локально, был еще революционным в буржуазном смысле. Этот про-тиворечивый аспект русского государства дает повод для ошибок. Некоторые, чувствительные на свой счет революционеры (буржуаз-ные), любой ценой желают видеть в нем социализм; другие, нахо-дясь под впечатлением его контрреволюционной практики (по от-ношению к пролетариату) хотят идентифицировать его со старым буржуазным государством.

Но если было бы заблуждением видеть в России социализм, то не меньшим заблуждением было бы видеть в ней лишь “госу-дарственный капитализм”. В самом деле, русская экономика была еще далека от госкапитализма, который является категорией эко-номической, а не юридической, хотя в результате бегства и экс-проприации буржуазии собственность на крупные предприятия и оказалась в руках государства. Ленин это хорошо понимал, когда разъяснял, что осуществление настоящего госкапитализма в Рос-сии было бы, при условии сохранения власти в руках пролетариа-та, шагом к социализму. Ибо, если государственный капитализм остается все же капитализмом, он, тем не менее, не является одним и тем же в государстве, возглавляемом пролетариатом и в буржуазном государстве.

После отстранения пролетариата от власти, русский капита-лизм, раздробленный, находящийся на низком исходном уровне, стремится принять развитые и концентрированные формы по край-ней мере в промышленности. Для того, чтобы обеспечить себе нейтралитет со стороны крестьянства, сталинизм, после соверше-ния им довольно катастрофических ошибок, оказался перед необ-ходимостью заключить с ним компромисс в форме колхозов. Эта форма докапиталистической экономики, сочетающая в себе коопе-ратив с мелким семейным хозяйством, является стабильной фор-мой, не очень благоприятной для развития производства, которая и сегодня является тормозом для развития промышленности; она не только вынуждает государство импортировать зерно вместо компьютеров, но и закрепляет значительную часть экономически активного населения за сельской местностью.

Все использовавшиеся методы капиталистического накопления в России давили на пролетариат, который подвергался усиленной эксплуатации, в условиях которой наихудшие формы извлечения прибавочной стоимости, такие как сдельная оплата, подавались как “завоевания социализма”. Может быть мы бы не осуществили в России больше социализма чем Сталин, но мы бы осуществили меньше капитализма!

Развитие капитализма в России

В течение этого периода ускоренного первоначального на-копления могло сложиться впечатление, что авторитарное вмеша-тельство государства препятствовало свободной игре законов рынка, конкуренции и капитала. Это был один из так называемых социалистических аспектов политики, проводившейся в России. Однако, в той мере, в какой это вмешательство было реальным, оно вовсе не означало преодоления капитализма. Напротив, капи-тализм нуждался в этой государственной опеке именно потому, что он был слишком слабым и неразвитым. Он не выдержал бы пря-мого столкновения с мировым капиталистическим рынком, он не выдержал бы сопротивления рабочего класса; он не выдержал бы свободной рыночной конкуренции; он не смог бы развиваться столь быстро, если бы давление государства не обеспечило бы рост производства любой ценой. Если локально, на уровне от-дельного предприятия, "план" требовал рост производства без учета рентабельности, то это потому, что вначале нужно довести общий объем производства и рентабельность до необходимого уровня; потому что русский капитализм был еще ниже того поро-га, при котором его функционирование обеспечивается свободной игрой экономических законов, потому что необходимо было форси-ровать общие темпы накопления с тем, чтобы как можно быстрей достичь этого порога.

С этого времени мы неоднократно показывали, что, с одной стороны, несмотря на “социалистические” претензии этого госу-дарственного вмешательства, развитие экономики в России следо-вало общим законам капитализма. С другой стороны, что само это развитие довело это вмешательство до такой стадии, когда ему уже было необходимо заботиться о рентабельности каждого предп-риятия и каждой части капитала; стадии, при которой кажущаяся целостность "государственной промышленности" должна была раз-рушиться, конкуренция между различными секторами экономики и отдельными предприятиями должна была открыто проявиться для того, чтобы можно было обеспечить максимальную рентабельность и бороться с понижением нормы прибыли, чтобы устранить менее рентабельные предприятия и таким образом взять курс на дейс-твительную концентрацию и централизацию капитала.

Пресловутая хрущевская “либерализация”, далекая от реаль-ного возвращения к Марксу и Ленину, точно выразила требования этой новой стадии. Так на XXII съезде Хрущев заявил: “Нужно, чтобы каждый вложенный рубль приносил максимум прибы-ли”. Маoсисты хотят увидеть в этом “реставрацию капитализма”, но нельзя реставрировать то, что никогда не было ликвидирова-но. Просто речь идет о переходе к более высокой стадии капита-лизма в России, стадии, когда нельзя больше создавать иллюзий. Фактически, и экономисты и государственные деятели России все более открыто признавали, что механизмы, которые управляют русской экономикой, являются ничем иным как категориями капи-тала. За исключением прилагательного: в России заработная пла-та является “социалистической”, рынок является “социалистичес-ким”, прибыль является “социалистической”, короче... капитал является “социалистическим” по определению. Это, разумеется, ничего не меняет в принципах его функционирования, а если и имеются какие-либо различия между капитализмом Востока и капи-тализмом Запада, то они сводятся к тому, что первый только формирует свой внутренний рынок, еще слабо связан с рынком ми-ровым, развивается еще по восходящей линии, одним словом, яв-ляется еще относительно молодым (см., например, наш недавний анализ системы планирования в России, данный в журнале “Комму-нистическая программа” N 71).

Тот факт, что русское государство осуществляло и осущест-вляет руководство развитием капитализма, создавая тем самым материальную базу коммунизма (обобществляя производство) и со-циальную силу, которая призвана его осуществить (превращая русского мужика и татарского кочевника в современного пролета-рия), есть безусловно положительный исторический факт. Доста-точно ли всего этого для преобразования его в социалистическое государство? Нет. Это только показывает, что на ее территории было выполнено то, что является исторической задачей именно буржуазии и капитализма.

Этого недостаточно также и для того, чтобы превратить его в капиталистическое государство. Мы были готовы взять на себя выполнение этой буржуазной задачи, которая осталась бы буржу-азной, но была бы осуществлена менее жестокими и кровавыми ме-тодами.

Что наилучшим образом демонстрирует классовую природу русского государства, так это то, что ради выполнения своей буржуазной задачи оно разрушило не только государство, рожден-ное Октябрем, но и, особенно, международное коммунистическое движение, что оно на протяжении уже полувека работает ради сохранения мирового капитализма и поддержания его устойчивости.

***

Мы уже говорили, что буржуазная контрреволюция в России свершилась в течение нескольких лет. В 1936 г. она уже чувс-твует себя настолько уверенно, что открыто истребляет руково-дителей революции и штаб Красной Армии. В то же время она от-меняет Конституцию 1918 г., чтобы даровать России “самую де-мократическую конституцию в мире”, конституцию, которая заслу-живает свое название, так как устанавливает в России “буржу-азную республику обычного типа”. Может быть несколько более откровенно полицейскую и террористическую, но это и понятно, если учесть, что она только что ликвидировала власть пролета-риата и должна была навязать всем классам общества форсирован-ные методы первоначального накопления капитала.

Эта конституция превращает Советы в ассамблеи парламент-ского типа. Она провозглашает политическое равенство всех граждан, одинаковые права и обязанности. Как и государство в целом армия утрачивает свой классовый характер для того, чтобы стать национальной армией “всего народа”. Закон перестает быть временным и переходным, а претендует на создание законодатель-ной базы для идеальной и вечной организации общественной жиз-ни. Она освящает институт семьи, патриотизм (великорусский, конечно), восхваляет русский язык, национальную культуру и т.д. Короче говоря, она отменяет все то, что делает русское государство чем-либо иным, чем является обычная буржуазная республика.

Но так же как революционная деятельность большевиков была в основном нацелена на мировую революцию, контрреволюционная деятельность сталинизма особенно проявилась в сфере междуна-родной классовой борьбы. Знаменательно, что 1926 год, год “со-циализма в одной стране”, стал также годом саботажа забастовки английских шахтеров, отданных англо-русским комитетом под опе-ку тредъюнионистских профбоссов и годом шанхайской бойни и ликвидации китайской компартии , которой навязали меньшевистскую политику подчинения Гоминьдану.

Контрреволюция в действии

Слабость мирового коммунистического движения, европейско-го в первую очередь, сделала возможной победу контрреволюции в России. Последняя бумерангом ударила по коммунистическому дви-жению, чтобы, используя его слабость, превратить его отступле-ние в катастрофу. Там она тоже действовала постепенно. Она опиралась на ошибки и колебания Коминтерна, увеличивая эти ошибки и усиливая колебания до точки разрыва, где безвозвратно прерывалась политическая линия, которая делала Коминтерн цент-ром мирового революционного движения.

Можно сказать, что после сдачи без боя Германской компар-тии в 1933-м и перехода к политике Народных фронтов в 1934-45 годах этот разрыв произошел окончательно. С этого времени Коммунистические Партии работают лишь на сохранение миро-вого капитализма, подчинение ему пролетариата, также как и уг-нетенных народов колоний и полуколоний.

Правда, они остаются связанными с Москвой, и в течение всего этого периода русское государство могло использовать их на службе своей дипломатии и в деле своей национальной оборо-ны. Тот факт, что оно прибрало к своим рукам Коминтерн и воз-можность направлять деятельность коммунистических партий, представлял из себя, очевидно, серьезный козырь для русского государства перед лицом других буржуазных государств; оно не хотело его лишиться! Китай, напротив, не смог создать себе по-добную вспомогательную организацию, и это не удивительно: ре-волюционный Интернационал может переродиться и попасть в руки буржуазии, но трудно “сфабриковать” Интернационал оппортунис-тический от рождения.

Впрочем, связь с Москвой отчасти послужила маскировкой перехода компартий на позиции классового коллаборационизма. Они служили целям сохранения капитализма в мировом масштабе через Россию, это позволяло им сохранять определенную дистан-цию по отношению к буржуазии своих стран. В течение всего пе-риода коммунистические партии колебались, таким образом, между открытой защитой интересов собственной буржуазии и ее нацио-нальной экономики и “оппозицией”, которая хоть и была времена-ми жесткой, никогда не вставала на почву классовой борьбы, а исходила из политики союзов и дипломатических маневров России. Исключительно в качестве примера приведем пародию на тактику “революционного пораженчества”, которую приняла Французская компартия в 1939 г. в момент заключения германо-советского пакта, открыто порвав со своей ура-патриотической и воинствен-ной политикой предыдущих лет.

Этот пример показывает, однако, пределы этой оппозиции и неотвратимость эволюции компартий. Для того чтобы уничтожить революционные положения и традиции, сталинизм опирался на са-мые сомнительные элементы компартий, на едва покрасневших со-циал-демократов, которым позволил туда войти недостаточно су-ровый отбор. Сам этот факт, усиленный его откровенно антиком-мунистической политической линией, поощрял в этих партиях тен-денцию к сотрудничеству с их собственной буржуазией. Таким об-разом, в 1939 г. ФКП уже полностью шовинизировалась, она крайне отрицательно восприняла германо-советский пакт и вновь обрела уверенность лишь тогда, когда смогла безоговорочно включиться в движение Сопротивления и впасть в ультрапатрио-тизм.

Во время и после второй империалистической войны сдержи-вание борьбы пролетариата было обеспечено двумя группами оп-портунистических партий, социалистическими и коммунистическими партиями, связанными, соответственно, с двумя центрами капита-листического господства в мире, США и СССР. Эти партии работа-ли то рука об руку, то друг против друга, в зависимости от степени согласия или вражды между их патронами, в зависимости от того, общие ли интересы сохранения капитализма или частные интересы держав-- соперников выходили на первый план.

Но роль агента буржуазии в рядах пролетариата имеет свою собственную динамику, и она сочетается сегодня с центробежными тенденциями, которые были порождены обострением конкуренции в этих двух блоках. Эти партии вынуждены все в большей и большей степени служить капиталистическим интересам на уровне своей буржуазии, своей национальной экономики, своего государства. Коммунистические партии неизбежно вынуждены отрываться от Рос-сии и ставить на первое место пресловутый “национальный путь к социализму”, т.е. национальный, а уже не наднациональный путь к классовому сотрудничеству.

В то время, когда они практически подчиняли пролетариат интересам капитала во время войны и послевоенного восстановления, в колониальных войнах и “деколонизации”, как в период послевоенной экспансии, так и в начальный период настоящего кризиса, сталинизм и его последователи осуществили полную тео-ретическую и политическую ликвидацию коммунистического движе-ния. Чтобы представить развитие капитализма в России как “строительство социализма”, они были вынуждены полностью фаль-сифицировать марксизм, исказить не только понятие социализма, но и само понятие капитализма. Этот исторический способ производства, который характеризуется в первую очередь товар-ным производством посредством использования наемного труда, а все остальные категории при этом проистекают из этой основы, они свели к “индивидуальной собственности” на средства произ-водства. Тогда как Маркс и Энгельс показали, что капитал сам стремится к деперсонификации, они утверждали, что “переход к социализму” - это просто полная деперсонификация капитала по-средством его огосударствления при том, что все отношения и все механизмы функционирования капитала остаются в силе.

В действительности же эта деперсонификация и высочайшая концентрация есть только диалектическое преддверие социализма и оно является таковым лишь в той мере, в какой пролетарская власть осуществляет разрушение этих отношений и механизмов. Напротив, объявляя их естесственными и вечными, сталинисты от-вергли историческую необходимость революции и диктатуры проле-тариата. Рано или поздно они должны были прийти к этому не только на практике, что они сделали уже давно, но и отречься также и в теории, они должны были дойти до открытого отрицания революции и классовой диктатуры в пользу “всенародного фрон-та”, “народной”, “передовой” или “истинной” демократии. Соот-ветственно, их видение “мирного и демократического перехода” к “социализму в цветах Югославии, Франции или Лихтенштейна”, “социализма”, который является ничем иным, как мифическим ка-питализмом без противоречий, эксплуатации и угнетения, оправ-дывает фактическое подчинение пролетариата интересам своего национального капитала.

Следствием контрреволюции, которая претендовала на строи-тельство социализма в России, стало то, что пролетариат как самостоятельная сила отсутствует на исторической сцене вот уже в течение полувека. Он не только не смог вести борьбу за свое историческое освобождение, он даже был не в состоянии эффек-тивно защищать свои непосредственные интересы. Еще и сегодня, когда первые удары кризиса уже поколебали процветание и экс-пансию капитализма, когда заработная плата падает, тогда как безработица растет и когда буржуазия усиливает повсюду свое экономическое и политическое давление на пролетариат, послед-ний реагирует лишь спорадическими и разрозненными вспышками борьбы.

В то время, когда кое-кто говорит о “революционной ситуа-ции” или даже провозглашает, что “пролетарская революция в Ев-ропе началась”, пролетариат, к несчастью, даже не нашел в себе еще сил вести достаточно эффективным способом оборонительную борьбу и на ее базе создать и свою классовую организацию на широкой и прочной основе. Для того, чтобы разбить оковы оппор-тунизма, стесняющего и блокирующего борьбу рабочего класса, будет необходимо, и мы говорим об этом уже много лет, сочета-ние двух факторов: мощная вспышка пролетарской борьбы, вызван-ной экономическим и социальным кризисом капитализма и восста-новление классовой партии и ее влияния, по крайней мере, на авангард пролетариата. Однако, на пути тяжелой борьбы по вос-созданию такой партии русский псевдосоциализм (тем более ки-тайский или какой-либо иной) создал грозное препятствие однов-ременно и в теоретическом и в практическом плане.

Практически все, кто сколько-нибудь верит в существование элементов социализма в России, по-прежнему остаются в той или иной степени связанными с СССР и коммунистическими партиями. В самом деле, они фатально приходят к тому утверждению, что русское государство и коммунистические партии всегда защищают “в какой-то степени”, “плохо”, “недостаточно” и т.д., но нес-мотря ни на что защищают дело социализма. И даже те из них, кто не доходит до признания нынешнего русского государства в качестве “формы диктатуры пролетариата”, всегда останавливают-ся на пол-дороге в своей критике России и коммунистических партий. Они не доходят до полного разрыва с ними. Напротив, они приводят к оппортунизму и подчиняют ему авангардные эле-менты, которые пытаются его избежать. Эти люди, которые неус-танно требуют от компартий “порвать с буржуазией”, наглядно показывая тем самым собственную неспособность порвать с оппор-тунизмом, оправдывая себя двумя сериями аргументов; одна ложно отождествляет социал-шовинизм, агента буржуазии в рядах проле-тариата, с наивным реформизмом, выражающим непосредственные интересы рабочих; другая прямо вытекает из их анализа России.

Однако этот анализ прямо приводит их к соучастию в разру-шении и отрицании революционной теории, фальсифицируя марк-систское видение социализма и перехода к нему. В их построени-ях можно найти все возможные варианты “теоретических монс-тров”. Начиная от тех, кто верит, что в русской экономике есть “социализм”, тогда как власть не находится в руках пролетариа-та, что означало бы, что переход к социализму может осущест-вить кто угодно, и кончая теми, кто утверждает, что русская экономика не только является социалистической и не подвержена противоречиям капитализма (в момент, когда руководители России вынуждены признавать, что они им полностью подвержены!), но также, что речь идет об истинной форме диктатуры пролетариата; что означало бы, что диктатура пролетариата, осуществленная в одной стране, могла бы использовать себя для подавления между-народного движения пролетариата!

От фундаментального марксистского понятия диктатуры про-летариата у этих людей ничего не остается, так же как у тех, кто отождествляет последнюю с каким-либо межклассовым блоком. Мы предпочтем иметь дело с анархистами и всякого рода анар-хиствующими, которые полностью отрицают социалистический ха-рактер и самой Октябрьской революции. Это нормально со стороны людей, которые игнорируют или презирают политическую борьбу, которые оспаривают необходимость пролетарского государства, диктатуры и партии, которая должна им руководить. Они, по крайней мере, последовательны в своих взглядах.

Вопреки тем и другим мы показали, что революция, как и контрреволюция, победа, как и поражение подтверждают правоту марксизма, единственно возможную основу для возрождения клас-сового движения. В отличие от всех приверженцев какой-либо де-мократии, мы извлекли главный урок как из одной, так и из дру-гой: единственная “гарантия” успеха как в наступлении, так и при сопротивлении в обороне, заключается в теоретической, по-литической и организационной прочности и твердости партии.

Примечания:

[1] В русском издании предложение, из которого взята цитата, звучит так: “В то время как демократические мелкие буржуа хо-тят возможно быстрее закончить революцию, в лучшем случае с проведением вышеуказанных требований, наши интересы и наши за-дачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут уст-ранены от господства, пока пролетариат не завоюет государс-твенной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев.”

(К. Маркс, Ф. Энгельс, ПСС, т.7, стр.261)

[2] Цитата взята не из выступлений Ленина на X съезде РКП(б), а из его брошюры “О продовольственном налоге”, вышедшей после съезда (см. ПСС, т.43, стр.206). Причем в данном случае Ленин приводит отрывок (включающий рассматриваемую цитату) из своей более ранней работы “О “левом” ребячестве и мелкобуржуазнос-ти”, напечатанной 9, 10 и 11 мая 1918 г. в газете “Правда”. (ПСС, т.36, стр.283-314)

[3] Как и в случае примечания [2] цитата взята из брошюры “О продовольственном налоге”. (ПСС, т.43, стр.222)

[4] Грибуй - персонаж французской басни для детей, известный тем, что он, спасаясь от угрозы намокнуть под дождем, погру-зился в озеро. Это имя стало нарицательным и в разговорной ре-чи означает простак, простофиля. В статье политикой Грибуя на-зывается такая политика, которая, исходя из отказа от любых компромиссов с капитализмом, предпочитает, в данном случае, оставить власть в руках буржуазии.