К 95-летию Русской революции: истоки, природа, причины победы и поражения (окончание)
Предыдущая часть Часть IV
Коалиционное правительство
Переход власти к Советам был встречен неоднозначно в рядах «социалистических» партий. Правые эсеры и меньшевики объявили большевиков узурпаторами, организаторами кровавого террора и т.д. Участвуя при этом в попытках раздавить эту власть вместе с кадетами, Керенским и вчерашними корниловцами в лице генерала Краснова. Но его немногочисленные войска были просто распропагандированы.
По части обвинений большевикам больше всех старалась самая левая из меньшевистских газет, «Новая жизнь». М. Горький писал 7 (20) ноября: «Ленин, Троцкий и их приспешники отравились гнилым ядом власти, как это явствует из их отношения к свободе слова, личности и всех прав, во имя которых боролась демократия … Рабочие не должны позволить авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам пролетариат» (А. Керенский, «Россия в поворотный момент истории», М., ЦЕНТРОПОЛИГРФ, с. 436).
В чем именно заключалось эти «кровавые преступления» в ноябре (да, по большому счету и до мая 1918 г., т.е. начала полномасштабной гражданской войны) 1917 г., остается исторической загадкой. Газеты, поливавшие большевиков проклятиями, продолжали (после небольшого перерыва сразу после октябрьского восстания) издаваться. И не только «Новая жизнь». Так 22 ноября эсеровская «Дело народа» с подобными же обвинениями опубликовала открытое письмо Керенского.
Т.е. в открытой печати было опубликовано открытое письмо свергнутого правителя! Более того, как он сам же пишет, «Моя книга ”Дело Корнилова” вышла летом 1918 г. в Москве» (там же, с. 460). Все теми же правыми эсерами. Это насчет свободы печати. «Халява» закончилась только когда те же правые эсеры начали вооруженную борьбу, создав правительство в Самаре.
Были закрыты газеты кадетов? За них так обиделись «социалисты»? Логично, ведь именно они все месяцы между Февралем и Октябрем потворствовали всем маневрам кадетов на подавление или спускание на тормоза революционного процесса.
Насчет неприкосновенности личности можно привести слова Троцкого по поводу обвинений в сторону большевиков на II Съезде Советов: «К моменту переворота в двинской тюрьме сидело, по обвинению в большевизме, около 800 человек, в Минске – около 6000, в Киеве – 535 человек, преимущественно солдат. А сколько в разных местах страны пребывало под замком членов крестьянских комитетов! Наконец, добрая доля самих делегатов съезда, начиная с президиума, прошла после июля через тюрьмы Керенского» (Л. Троцкий, «История русской революции, Т.2, ч.2, с. 297).
Не убедительны и разговоры о том, что Октябрьский переворот, под прикрытием передачи власти Советам, был заранее запланирован большевиками исключительно с целью установления единоличной диктатуры. Жестко отстаивая передачу всей полноты власти Советам, они проявили в эти первые недели после Октября, максимальную уступчивость в вопросе единства всех социалистических партий.
Они проявили ее уже в начале съезда Советов, когда Зимний еще не был взят. На трибуну выходит Мартов: «Необходимо приостановить военные действия с обеих сторон. Мирное решение кризиса может быть достигнуто созданием власти, которая была бы признана всей демократией» (Суханов, «Записки о революции», М., «Республика», т.3, с. 335). Большевики не возражают! Предложение принимается съездом единогласно. Что дальше? Правые меньшевики и эсеры … заявляют об уходе со съезда. Позже уйдет и Мартов.
«Куда уйдут они из Совета? - вопрошал потрясенный Суханов, входивший во фракцию Мартова, - Ведь Совет – это сама революция. Без Совета она никогда не существовала и могла ли она существовать. …
Старый блок не мог переварить своего падения и большевистской диктатуры … В Предпарламенте и в коалиции – другое дело. С буржуазией и с корниловцами можно, а с рабочими и крестьянами, которых они своими руками бросили в объятья Ленина, - с ними нельзя… Если вчера это была слепота, то сегодня это – фактически – определенная корниловщина» (там же, с. 332-333).
Уйдя со съезда правые эсеры и правые меньшевики, вместе с другими более мелкими группами, собрались в помещении городской думы, откуда, в свою очередь, ушли большевики. Не договорившись о новом Временном правительстве, они решили создать Комитет спасения родины и революции. Принятое им воззвание гласило:
«Власти насильников не признавать … Всероссийский комитет спасения родины и революции возьмет на себя инициативу воссоздания Временного правительства, которое, опираясь на силы демократии, доведет страну до Учредительного собрания» (там же, 339).
С кем собрались спасать революцию «правильные» социалисты, ушедшие со съезда? С теми, кто остался в Думе, с кадетами и им подобными. Перед этим думцы безуспешно пытались пробиться к Зимнему дворцу, дабы поддержать Керенского. А тот уже направился к Краснову и … тому самому 3-му конному корпусу, который, по просьбе Керенского, в августе вел на Петроград верный Корнилову Крымов. Прежде чем отправиться навстречу «верным» войскам и бежать из Питера, Керенский дал Краснову соответствующую телеграмму. Но… никакие телеграммы правительства на фронте не признавали … без распоряжения Совета. На помощь пришел старый ЦИК. В полночь с 24 на 25- октября, т.е. за сутки до открытия съезда, по прямому проводу эсер Гоц, ссылаясь на позицию ЦИК, заявил комиссару Северного фронта Войтинскому, что приказ отдается президиумом ЦИК: «Обо всем этом через несколько лет после событий мне рассказывал сам Войтинский… надо знать, кто именно сделал максимум для разгрома революционной столицы и законного представительства рабочих, крестьян и солдат» (там же, 318).
«На следующий день, 26 октября, Суханов посетил городскую думу: «Ко мне подошел один из видных деятелей ЦИК…
- Что делать? – заговорил “адским шепотом”, но в искреннем гневе мой собеседник, с искаженным лицом потрясая передо мной кулаками. – Что делать? Собрать войска и разогнать эту сволочь. Вот что делать!
… Под флагом “Комитета спасения” меньшевики, соединившись с почти-кадетами, Авксентьевами и Шрейдерами, начали работать над реставрацией керенщины… велики или малы, реальны или фиктивны были возможности и силы “Комитета”, но они были больше, реальнее, чем силы и возможности разбитой, распыленной, абсолютно бессильной буржуазии, на которую работали ее старые, заслуженные, верные в несчастьях “чистильщики сапог”» (там же, с. 347-348).
Суханов описывает, как старый ЦИК, не отчитавшись ни за свои дела, ни за финансы, просто прикарманил денежные средства Совета: «Служащие – кассиры, бухгалтеры и барышни по распоряжению низложенных властей набили кредитками свои карманы, напихали их, куда возможно, под платье и унесли из Смольного всю кассовую наличность» (там же, стр. 353). Эти деньги пошли потом на деятельность этих партий.
По призыву Комитета антибольшевистские силы развернули в Москве в ночь на 28-е военные действия против Советов. Несмотря на перемирие, подписанное на основе согласия подчиниться решениям съезда Советов. Руководил ими командующий московским военным округом эсер Рябцев. В Москве погибло более тысячи человек. 29-го «Комитет» организовал в Питере вооруженный мятеж юнкеров – еще более 200 погибших. У «спасителей революции» нашелся и другой союзник. 26 октября атаман Каледин объявил о взятии им власти на Дону и о том, что он «окажет в тесном союзе с правительствами других казачьих войск полную поддержку… Временному Правительству» (Д. Рид, «Десять дней, которые потрясли мир», БВЛ, «Художественная литература», М., 1968, стр. 383). Каледин, Краснов, Керенский – вот союзники «истинных демократов и социалистов».
Было разослано и обращение Краснова: «Граждане, солдаты, доблестные казаки … к вам обращаюсь я с призывом идти и спасти Петроград от анархии, насилий и голода, а Россию от несмываемого пятна позора, наброшенного темною кучкой невежественных людей, руководимых волею и деньгами императора Вильгельма» (там же, стр. 390). До вылизывания сапог Вильгельма самим Красновым оставалось полгода.
Именно в действиях соглашателей кроются причины столь кровавой гражданской войны. Если бы они действительно были революционерами и действительно хотели «правительства всей демократии» - у контрреволюции не было бы шансов на широкомасштабную гражданскую войну.
Вот с этими «сговорчивыми» людьми «несговорчивые» большевики должны были вести переговоры по созданию «однородного социалистического правительства». Тем не менее, большевики на переговоры пошли. Посредником предложил себя профсоюз железнодорожников Викжель. «Власть должна быть социалистической и революционной властью, ответственной перед авторитетными органами всей революционной демократии» (там же, с. 382), - так он изложил свою току зрения на съезде Советов.
«Подобная попытка соглашения была уже сделана однажды, 9 ноября (27 октября), по инициативе Мартова и Горького. Однако тогда эта попытка провалилась: Керенский приближался, Комитет спасения проявлял огромную активность, и правые меньшевики, а также эсеры и народные социалисты неожиданно отказались от переговоров» (там же, с. 428). Для правых эсеров и меньшевиков коалиционное социалистическое правительство было лишь запасным вариантом, в случае если не удастся корниловская контрреволюция.
Переговоры возобновились. Требования соглашателей были запредельные: разоружение Красной гвардии, подчинение Петроградского гарнизона городской думе, формирование коалиционного социалистического правительства … без большевиков.
Каменев комментировал ход переговоров: «Теперь, когда мы завоевали власть и подняли всю Россию, … они всего-навсего требуют от нас следующие пустяки: во-первых, отдать власть, во-вторых, заставить солдат продолжать войну и, в-третьих, заставить крестьян позабыть о земле» (там же, с. 435).
Однако Керенский потерпел фиаско. Переговорщикам справа пришлось пойти на «уступки». Они «милостиво» соглашались на включение большевиков в правительство. «Милость» сопровождалась требованием создания вместо ЦИК, избранного II съездом Советов, некоего Народного Совета, сформированного по принципу, сходному с Предпарламентом. В состав правительства, по требованию соглашателей, не включались Ленин и Троцкий. Это был бы, по сути, отказ от только что провозглашенной власти Советов.
Переговоры вызвали кризис в руководстве партии большевиков и в ее отношениях с левыми эсерами. Ряд руководителей, во главе с Каменевым, склонялись к уступкам. На заседании ЦИК в ночь на 2 ноября, была принята предложенная большевиками резолюция, включающая ультимативные требования, суть которого сводилась к признанию решений II съезда Советов и беспощадной борьбе с контрреволюцией.
Вокруг переговоров развернулась серьезная борьба. Большевистское руководство обратилось к низовым партийным организациям, коллективам предприятий и воинских частей. Окрыленные недавней победой, рабочие и солдаты почти повсеместно поддержали большевиков. Как и партийные организации.
3 ноября на переговоры не явились правые меньшевики и эсеры. 4-го не пришли уже большевики. В этой ситуации пять членов ЦК, Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин и Милютин заявляют о выходе из ЦК. Трое последних, к которым присоединился Теодорович, вышли также и из состава СНК. К этому добавился уход левых эсеров со всех постов в советских организациях. Причиной стало утверждение декрета о печати, подтвердивший запрет на буржуазную прессу.
Но низовые рабочие и партийные организации поддержали большинство партии большевиков. Как завершающий аккорд кампании можно считать собрание представителей Петроградского гарнизона и политических партий 11 ноября. Оно продолжалось 13 часов, на нем выступили многие представители меньшевиков и эсеров, включая Мартова и Дана. Но их резолюция получила лишь 3 голоса. Этим борьба за власть, практически, закончилась. «Дезертиры» были вынуждены вернуться к работе, меньшевики и правые эсеры остались в изоляции. Левые эсеры вернулись к сотрудничеству с большевиками.
Для упрочения победы нужна была поддержка крестьянских Советов. Их руководство оставалось в руках правых эсеров, четырежды переносивших созыв крестьянского съезда – первым сроком был август. На первом же заседании ЦИК после II съезда Советов большевики и левые эсеры составили воззвание к крестьянам и выбрали комиссию для проведения съезда крестьянских Советов. Это, разумеется, вызвало протест поборников «законности» со стороны правоэсеровского ЦИК крестьянских Советов.
Тем не менее, делегаты начали прибывать. Сначала это был Чрезвычайный крестьянский съезд, заседавший с 10 по 18 ноября. Затем – более представительный II Всероссийский крестьянский съезд (26 ноября – 10 декабря). Чрезвычайный съезд четко показал произошедший перелом. К его концу из 330 делегатов 195 были левыми эсерами, а 37 большевиками. 14 ноября президиумы ВЦИК и Чрезвычайного крестьянского съезда достигли соглашения об объединении: в состав ВЦИК было включено 108 крестьянских представителей. Левые эсеры заявили о согласии участвовать в СНК. 24 ноября А.Л. Коллегаев был утвержден наркомом земледелия, представители левых эсеров вводились в коллегии других комиссариатов. Но левые эсеры медлили приступать к обязанностям. Окончательно все решил только II съезд крестьянских депутатов, подтвердивший решения Чрезвычайного съезда. В ночь с 9 на 10 декабря было достигнута договоренность о вхождении в Совнарком семи левых эсеров.
Свою роль сыграл и окончательной раскол между эсерами и оформление левых эсеров в качестве самостоятельной партии. Учредительный съезд состоялся 19-28 ноября. Он признал ошибочность выхода своих членов из ВРК, подчеркнув, что «большевики никогда не обнаруживали стремления, чтобы они были в большинстве» («Октябрьское вооруженное восстание» (далее – ОВС), «Наука», Л., 1967, кн. 2, с. 464-465).
Так или иначе, коалиционное правительство было сформировано, дав начало самому плодотворному периоду существования и полновластия именно Советской власти.
Советы или Учредительное собрание?
В современных дискуссиях об Учредительном собрании все сводится к «насильникам»-большевикам, разогнавшим «единственно законное народное представительство». Аргументом является численный состав Собрания, который, якобы, показал «провал» большевиков.
Что ж, сделаем отступление от сути, и рассмотрим итоги голосования. В выборах участвовало около половины избирателей. Вот данные Википедии, явно не настроенной в пользу большевиков. Итак: большевики – 24,5% (175 депутатов), правые эсеры и центристы – 51,7 % (370), левые эсеры – 5,6% (40), кадеты – 2,4% (17), меньшевики – 2,1% (15). 2 места достались энесам и 86 – национальным группам. Провал?
За данными скрывается, однако, манипулирование цифрами. Разделять здесь левых и правых эсеров вряд ли обоснованно. Партия раскололась в начале ноября, а новая партия Левых эсеров оформилась во второй половине месяца, хотя в последние месяцы именно к левому крылу перетекал основной состав партии. И именно политика левых эсеров вызывала симпатии крестьян. Это показали оба крестьянских съезда, давших большинство левым эсерам перед правыми. Но предвыборные списки-то составлялись в середине октября правым руководством!
«Правда» писала 24 декабря: «не требуется никаких особых выдумок, чтобы объяснить, почему трудовое крестьянство при отсутствии особых списков левых эсеров, конкурирующих со списками правых, голосовали за единый имевшийся в обороте избирательной кампании список “Земли и воли”» (ОВС, с. 491).
Сложите приведенные проценты за левых и правых эсеров. Если только половину из них (в соответствие с реальными симпатиями крестьянства) отдать левым – вот вам и даже чисто статистическое большинство народа на стороне сторонников Советской власти.
При этом большевики показали очень высокие результаты в Центральном и северо-западном районах и, прежде всего, в крупных городах. В Петрограде они получили 45% голосов, в Москве 48%. В 20 округах Северо-западных и Центральнопрмышленных районов в общей сложности 53,1%.
Но вернемся к сути. Революция – это массовое движение революционных классов, направленное на ликвидацию экономической и политической власти правящего класса или ее кардинальное преобразование. Революционные классы создают политическую структуру, партии и т.д., которые возглавляют этот процесс. Эсеры и меньшевики 1917 года любили ссылаться на Французскую революцию 1789-го и ее Учредительное Собрание. Сравнение никуда не годится. Там оно было образовано третьим сословием в борьбе против феодального режима и при прямой поддержке народных масс. Оно было их выразителем, выразителем поднявшейся революционной волны, которая может пойти на спад только, когда иссякнет энергия этих масс, когда она выполнит те исторические задачи, которые возможно выполнить на данном этапе общественного развития.
Такой политической структурой в русской революции были Советы. Никакого подобия Учредительного Собрания здесь не было. Русский «парламент» в лице Государственной Думы был больше озабочен тем, как бы подавить революцию. Советы пользовались поддержкой революционных масс и те доверяли только им. Только Советы могли довести до конца те социальные преобразования, которые были возможны в тех исторических условиях.
Собрание оказалось нужно только промежуточным партиям меньшевиков и правых эсеров, которые катастрофически теряли поддержку в тех социальных слоях, на которые опирались. Кадеты на полную мощь использовали пропагандистскую кампанию вокруг его созыва, а потом и роспуска. Многие месяцы, оттягивая его созыв, а во время корниловщины сделав выбор в своем большинстве в пользу откровенной диктатуры, они стали вдруг его рьяными поборниками. Что не мешало их представителям перебираться на Дон, под крыло атамана Каледина. Это был не только пропагандистский ход. Оставалась надежда, что, по мостику соглашателей, реакции удастся пробраться к власти, хотя вариант гражданской войны все больше становился для нее основным.
В середине декабря к Каледину прибыл недавно исключенный эсерами Б. Савинков. Генерал Лукомский вспоминает: «Он … заявил, что считает свое участие в работе по созданию Добровольческой армии не только желательным, но для дела, безусловно необходимым… по его глубокому убеждению, возглавление борьбы с большевиками одними генералами более чем ошибочно… масса отнесется в этом случае к начатому делу как к контрреволюционному; ... было решено образовать политическое совещание в составе: председатель – Алексеев; члены: Корнилов, Каледин, Деникин, Лукомский, Романовский, Струве, Милюков, кн. Григорий Трубецкой, Федоров и Савинков» (Лукомский, «Очерки из моей жизни», М., АЙРИС-пресс, с. 427). Так «революционеры» обеспечивали прикрытие откровенной контрреволюции.
«Савинков возбудил вопрос о необходимости выработать воззвание к народу … проект воззвания был оглашен Савинковым, но встретились некоторые возражения и в конце воззвания было не ясно указано, о каком Учредительном Собрании, которое будет решать форму правления в России, идет речь: о новом или об учредительном Собрании 1917 г. … все высказались единодушно, что об Учредительном Собрании 1917 г. не может быть и речи; что выборы в это собрание были произведены под давлением большевиков... П.Н. Милюков вызвался пересоставить воззвание» (там же, 428-429). Милюков, как известно, виднейший представитель партии кадетов.
Насчет «давления большевиков»: избирательная комиссия в основном состояла из меньшевиков, эсеров и кадетов. В большинстве районов России Советская власть еще не была установлена. Финансовые средства антибольшевистские силы имели в полном объеме, вт.ч. и благодаря организованному им саботажу.
Отходили от идеи Собрания и советские партии. Левые эсеры на своем учредительном съезде приняли резолюцию в его поддержку, но с существенными условиями: оно должно стать органом, «конституирующим» власть рабочих и крестьян и «проводящим в жизнь основные положения II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов и Чрезвычайного съезда крестьянских депутатов». Резолюция признала «абсолютно недопустимым повторение в Учредительном собрании гибельных опытов коалиции с буржуазией» (ОВС, с. 455-456). В резолюции, поддерживающей декрет «О праве отзыва делегатов», было заявлено: «Всякую попытку превратить Учредительное собрание в орган борьбы с Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как органами власти, съезд считает посягательством на завоевания революции и считает необходимым оказать ему самое решительное противодействие» (там же, с 366).
Позицию большевиков Ленин изложил в своих «Тезисах об Учредительном собрании»:
«2. Выставляя требование созыва Учредительного собрания, революционная демократия с самого начала революции 1917 года неоднократно подчеркивала, что республика Советов является более высокой формой демократизма, чем обычная буржуазная республика с Учредительным собранием.
4. Созыв Учредительного собрания в нашей революции по спискам, предъявленным в половине октября 1917 года, происходит при таких условиях, которые исключают возможность правильного выражения воли народа вообще и трудящихся масс в особенности, выборами в это Учредительное собрание» (Ленин, т. 35, с. 162).
И дальше: «14. … Ход событий и развитие классовой борьбы в революции привели к тому, что лозунг “Вся власть Учредительному собранию”… стал на деле лозунгом кадетов и калединцев и их пособников. Для всего народа стало вполне ясным, что Учредительное собрание, если бы оно разошлось с Советской властью, было бы неминуемо осуждено на политическую смерть» (там же, стр. 164-165).
Ситуацию понимала и контрреволюция. З. Гиппиус писала в своем дневнике 1-2 января 1918 г.: «Учредительное собрание и большевики ни минуты не могут сосуществовать. Или “вся власть Учредительному собранию”, и падают большевики, или “вся власть советам”, и тогда падает Учредительное собрание. Или-или… Большевики уже подготовили «умы» обалдевшей черни к такому презрению к «Учредилке», что теперь и штыковой разгон – дело наипростейшее. Если у эсеров нет реальной силы… то, очевидно, это и случится» (З.Н. Гиппиус. Дневники. Варшава. 1920).
Эсеры, впрочем, пытались создать и военную силу, но безуспешно. Агитация правых эсеров и меньшевиков среди рабочих и солдат гарнизона с целью создания боевых дружин окончилась провалом.
Керенский вспоминал: «Лозунг “Вся власть Учредительному собранию” сохранял значение лишь в качестве объединяющего призыва для всех сил, которые были готовы бороться с узурпаторами» (Керенский, с. 449-450). За разглагольствованиями о защите «народного волеизъявления» стояла контрреволюция.
Почему тогда большевики и левые эсеры пошли на его созыв? Потому что этот лозунг фигурировал все эти месяцы. А также потому, что с ним были связаны определенные иллюзии даже в рядах самих этих партий. Это была также попытка мирного разрешения противоречия между двумя властями и несоответствием между сложившимся составом Собрания, реальной расстановкой классовых сил в стране и требованиями, стоящими перед революцией. Попытка заключалась в том, чтобы предложить Собранию официально утвердить советскую форму власти в России и подтвердить решения, принятые съездом Советов.
Можно, конечно, это рассматривать как предложение почетной капитуляции. Но Учредительное собрание для того и собирается, чтобы «учредить» новую систему власти, а не для постоянного руководства. Вряд ли признание людьми, именующими себя социалистами, факта, что трудящиеся создали и поддержали власть в форме Советов, может считаться позором. А общее признание этой власти всеми партиями, представленными в Советах, крайне затруднило бы развязывание гражданской войны откровенной контрреволюцией.
Большевики представили «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», сразу предложив Собранию сделать свой выбор. Декларация провозглашала Россию Советской республикой и подтверждала основные завоевания революции: переход земли в общенародное достояние, установление рабочего контроля над производством, введение всеобщей трудовой повинности, разрыв с империалистической политикой, аннулирование займов царского и Временного правительств. Вместе с тем, чтобы не обидеть депутатов, многие из которых желали принять участие в законотворческой деятельности, ВЦИК зарезервировал в Декларации возможность Учредительному собранию самому заняться установлением «коренных начал федерации советских республик России» (Декреты Советской власти, т. 1. с. 321-323).
Отказ от обсуждения декларации и позиция открытого непризнания Советской власти решили судьбу Учредилки. Большевистская фракция выступила с заявлением: «Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной власти Учредительного собрания» (В.И. Ленин, ПСС, т. 35, с. 228). Через час к ним присоединились левые эсеры. Ушли также представители мусульманской и украинской групп. Всего около 150 человек.
Оставшиеся около 250 (всего было избрано 715) депутатов приняли следующие решения: а) провозглашение Российской федеративной демократической республики; б) первые 10 пунктов аграрного закона, провозглашающего землю общенародной собственностью; в) обращение к союзным державам «обсудить цели войны». Первое было никому не интересно: революции нужны были Советы, контрреволюции – диктатура буржуазии. Второе было лишь частичным подтверждением давно принятого Декрета о земле. Третье, самое животрепещущее, было пустой болтовней. Переговоры о мире нужно вести с обеими воюющими сторонами, а «цели войны» страны Антанты менять не собиралась.
Что бы ни говорили нынешние плакальщики по Учредительному собранию, никаких перспектив в России 1918 года оно не имело. На следующий день решение о его роспуске было принято ВЦИК. Народ не кинулся спасать «своих» избранников- классовая борьба сделала безразличным для него этот институт.
Точку поставил III съезд Советов, прошедший 10-18 (23-31) января 1918 г., утвердивший роспуск Собрания и убравший всякое упоминание о нем в своих документах. В качестве учреждающего документа была принята «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», провозгласившая Россию «республикой Советов … на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик» (В.И. Ленин, ПСС, т. 35, с. 221). Положительно отнеслись к роспуску Учредительного собрания и местные органы Советской власти.
Обращение 268 депутатов-эсеров «Ко всем гражданам России» с призывом «остановить преступное насилие» не произвело ожидаемого эффекта. Подводя черту под несбывшимися надеждами либеральной интеллигенции проэсеровская газета «Свободное слово» писала: «Учредительное собрание не только не поднялось до уровня Конституанты, но и не поднялось выше обычного митинга. Партийное по составу и по духу, оно не захватило и не увлекло массы, не проникло в толщу народной души, оказавшись для русского народа заграничной игрушкой, которой можно позабавиться, но которую нельзя пустить в дело» (Протасов Л.Г., «Всероссийское Учредительное собрание: история рождения и гибели», М., РОССПЭН, 1997).
Брестский мир и обострение классовой борьбы
Советская власть уверенно распространялась по стране. Но серьезный удар по этому процессу нанес Брестский мир.
Вокруг него до сих пор ведется острая идейная борьба. Если одни, «очень революционные» товарищи, обвиняют большевиков в измене мировой революции, то для других – это «доказательство» того, что большевики были немецкими «агентами». Имеющиеся материалы однозначно показывают, что армии у Советской России не было. Армия поддержала большевиков за их требование мира, но и только. Приказ продолжать войну она не хотела выполнять даже с их стороны – никакого аппарата, способного заставить ее воевать, не было. То, как в феврале 1918 г., после отказа подписывать грабительский мир, немецкая армия почти без сопротивления смогла занять огромные территории, доказывает это со всей очевидностью.
У сторонников революционной войны есть свои аргументы, но вряд ли среди них можно воспринимать как серьезный, что Брестский мир помешал революции в Европе, в первую очередь в Германии. Р. Люксембург, встревоженная этим миром, тем не менее, писала: «То роковое положение, в котором находятся ныне большевики, само является … следствием принципиальной неразрешимости той проблемы, перед которой они поставлены международным, в первую очередь германским пролетариатом» (Р. Люксембург, «О социализме и русской революции», М., изд. политической литературы, 1991, с. 305).
Без немецкой революции Советская Россия вполне могла быть ликвидирована армией кайзера, а на ее место поставлен какой-нибудь русский «Скоропадский», гораздо более сговорчивый, чем большевики. И даже если бы потом, разложенная большевистской пропагандой, германская армия принесла бы революцию в Берлин, смог бы немецкий рабочий класс установить свою власть без проверенной опытом коммунистической партии? Опыт германской революции говорит об обратном. «Революционные» обвинения выглядят сугубо теоретическими и слабо обоснованными.
На обвинения в сепаратном мире справа Троцкий писал: «Если бы революция нашла в себе решимость перешагнуть через колючие заграждения в марте-апреле, она бы еще могла спаять на время армию… и создать таким образом для своей внешней политики позиции исключительной силы. Но час мужественных действий пробил только в октябре, когда спасти хотя бы часть армии, хотя бы на короткий срок, было уже немыслимо. Новый режим должен был взвалить на себя расплату не только за войну царизма, но и за расточительное легкомыслие Временного правительства» (Троцкий, стр. 294).
Ни Декрет о мире, ни обращения Советского правительства не были изначально направлены на заключение сепаратного мира. Обращения не раз направлялись всем воюющим сторонам. Но союзники по Антанте не отвечали на предложения СНК. Большевики были вынуждены подписать мир под давлением наступающих по всему фронту немецких войск.
Тяжелым следствием Брестского мира стал раскол между революционными партиями, большевиками и левыми эсерами, которые вышли из состава СНК, хотя оставались в Советах и других советских органах, включая Красную Армию и ВЧК.
Немецкие войска оккупировали огромную территорию, включая всю Украину, с ее хлебом и углем. И не ограничивались территориями, указанными в договоре, потихоньку прибирая к рукам прилегающие регионы. Везде устанавливались режимы, ликвидировавшие советскую власть и развязывающие кровавый террор против ее сторонников. Особенно жестоким он был в только что получившей независимость Финляндии. Те же войска, заняв часть Области Войска Донского (включая Ростов, Каменскую, Таганрог, Миллерово, Батайск), помогли становлению диктатуры Краснова. Это не только еще больше изолировало советские районы от хлеба, но и спасло, казалось бы, обреченную Добровольческую армию генерала Деникина.
Нарастала и внутренняя напряженность. Эсеро-меньшевистский и буржуазный чиновничий аппарат вначале полностью парализовал работу по снабжению Петрограда хлебом и топливом. Банки, включая государственный, отказывались выдавать деньги. Усиливался и саботаж буржуазии. Новая власть, представлявшая собой организованный в Советы рабочий класс, сразу же должна была реализовать управление, опираясь на свои организации, включая фабрично-заводские комитеты (ФЗК) и профсоюзы.
14 ноября ВЦИК принимает «Положение о рабочем контроле». «Декрет признал за органами рабочего контроля всю полноту прав по контролю над производством, снабжением и сбытом, а также финансовой деятельностью предприятий. В положении подчеркивалась обязательность решений органов рабочего контроля для владельцев предприятий» (ОВС, с. 524).
Реакция была однозначной. Резолюция собрания Петроградского общества заводчиков и фабрикантов 22 ноября категорически отвергла «классовый негосударственный контроль рабочих над промышленной жизнью страны». 23 ноября собрание представителей всероссийских торгово-промышленных организаций и Петроградского общества заводчиков и фабрикантов решило предприятия, на которых выдвигались требования о введении рабочего контроля, закрывать. (ОВС, с. 526)
Т.е. хозяева допускали целесообразность государственного контроля над промышленностью, но только не контроля со стороны рабочих. Впрочем, было решено не закрывать предприятия, пока рабочий контроль не переходил от простого осведомления к вмешательству в распорядительную деятельность администрации (ОВС, с. 527).
Саботаж вынуждал и само советское руководство идти на резкое сокращение производства и массовые увольнения. Можно было бы удивляться тому, что революционные партии сохраняли поддержку рабочих Петрограда, если не учитывать, что это и была непосредственная власть самих рабочих организаций. У новой власти не было никакой собственной государственной бюрократии, которая могла бы вести этот процесс, партийных кадров было мало, и среди них было не так уж много образованной интеллигенции, занятой работой в центральном и местном аппарате, в армии и т.д.
Имела место двойная тенденция. С одной стороны развал экономики требовал самого жесткого централизованного вмешательства, что неизбежно толкало в сторону «военного коммунизма». С другой – отсутствие надлежащего количества кадров уменьшало возможность для этой централизации, давая простор (и необходимость) организации самих рабочих, что противоположно этой тенденции к государственному капитализму, но зато лежало на пути реальных социалистических преобразований и перехода к рабочему самоуправлению. Отсталость России в сочетании с разрухой крайне затрудняли и второй вариант. Численность занятого рабочего класса резко уменьшилась. Нужен был мир и поддержка рабочей революции на Западе.
Не было ни того, ни другого. Обострилась и ситуация в деревне, где перед началом весенних полевых работ нарастало противостояние, связанное с разделом земли. Больше других были недовольны регионы с зажиточным крестьянством, которому приходилось делиться. Одним из центров сопротивления был Дон, где казачество, составлявшее 43% населения, должно было делать уступки «иногородним». «Русский патриот» Краснов провозгласил «Всевеликое войско Донское» независимым от России государством.
Обратившись с письмом к Вильгельму II, это недавний борец с «немецкими шпионами» просил его оказать помощь в расширении территории за счет захвата Камышина, Царицына и других городов: «Почти за три с половиной года кровавой войны … казаки и германцы взаимно научились уважать храбрость и стойкость своих войск и ныне, протянув друг другу руки, как два благородных бойца, борются вместе за свободу родного Дона» (Н. Спасский, «Кому нужно “отбеливать” белых генералов?», «Военно-промышленный курьер», 14 марта 2007). В ответ было обещано снабжение германской армии сельхозсырьем и передача немецким промышленникам пароходного сообщения и заводов и фабрик подвластной ему части Донбасса.
Но большинство белого движения ждали помощи от Антанты и были недовольны прогерманским курсом Краснова. Его письмо в финской печати было опубликовано Родзянко. Но именно он спас армию Деникина от разгрома, да и немецкое оружие через Краснова перепало и им.
«Демократическая» контрреволюция и интервенция
Лишившись хлеба с юга, Советская власть вынуждена была перейти к диктаторским методам его получения на оставшейся территории. В мае 1918г. наркомат продовольствия был наделен неограниченными чрезвычайными полномочиями по закупке хлеба по низким государственным ценам. Свободная торговля была запрещена, а против скрывающих «излишки» предусматривались карательные меры.
Это было не импровизацией властей, а следствием начавшегося в городах голода. В это же время рабочие по собственной инициативе начали формировать продотряды, отправлявшиеся в деревню за продовольствием, что было поддержано правительством. Столкнувшись с сопротивлением кулачества (а поначалу и значительной части середняков), большевики стали создавать комитеты бедноты (комбеды), опираясь на которые оно смогло на па первых порах решить проблему голода в городах. Однако комбеды стали еще одной почвой для нарастающего противостояния двух советских партий – большевиков и левых эсеров.
Недовольство вызывало многочисленные мятежи, организуемые, прежде всего, правыми эсерами. Но и они имели бы мало шансов на продолжительный успех без вмешательства иностранных держав. Всех. Как Германии, так и стран Антанты. Немецкие войска помогли Маннергейму подавить революцию в Финляндии, на Украине немецкая армия восстановила власть Центральной Рады, на Дону помогла Краснову.
Но и с этими проблемами Советская власть еще бы справилась. Однако чехословацкий мятеж, растянувшийся от Поволжья до Владивостока, стал детонатором полномасштабной гражданской войны. 19 декабря 1917 г. декретом французского правительства корпус был формально подчинен французскому командованию и получил указание об отправке во Францию. В 20-х числах мая 1918 г. легионеры стали занимать один город за другим, и вскоре вся транссибирская магистраль оказалась под их контролем. Красная Армия только начала формироваться и не смогла оказать достойного сопротивления. 4 июня Антанта официально объявила чехословацкий корпус частью своих вооруженных сил, предупредив о недопустимости их разоружения.
Под защитой чехословацких штыков начали формироваться контрреволюционные правительства. 8 июня легионеры привезли в здание городской думы Самары 5 членов Учредительного собрания, положивших начало созданию правительства Комуча (комитета Учредительного собрания). В Омске было провозглашено Временное сибирское правительство.
Комуч был преимущественно правоэсеровским «проектом». Всего собралось 96 депутатов – маловато для «хозяина земли русской». Реальной основой его власти были только чехословаки. Население не кинулось в Народную армию, создаваемую для борьбы против большевиков. Пришлось прибегнуть к призыву, что сразу же вызвало недовольство крестьян. Прибегли к карательным мерам. Для реализации идеи «народной армии» эсеровским демократам пришлось положиться на реакционное офицерство. Призванные в солдаты при первой возможности разбегались. Основную часть их пришлось держать в тылу, а с большевиками сражались чехословаки, да добровольцы, которых набралось всего 5-6 тысяч человек.
Комуч сразу решил «восстановить единый фронт с союзниками», т.е. объявить войну Германии. А ведь поклонники Учредилки до сих пор ссылаются на предложение Учредительного собрания о мирных переговорах! Бывшим владельцам возвращались национализированные предприятия и банки.
Комуч, к ужасу буржуазии, не решился ликвидировать Советы, хотя и разогнал их прежний состав. Но рабочие упрямо продолжали выбирать в них сторонников большевиков. И хотя в новое руководство были выбраны меньшевики (большевики, в лучшем случае, сидели в тюрьмах), настрой Советов остался прежним. Когда 30 августа Совет все же приступил к рассмотрению вопроса о своих задачах, он принял большевистскую, по сути, резолюцию, в которой не хватало разве что требования передачи власти Советам. Заявив, что существует угроза военной диктатуры, Совет потребовал всеобщего вооружения рабочих, отмены военного положения, освобождения политзаключенных, отстаивания декретов, принятых Совнаркомом, и постановления III съезда Советов о земле и т.д.
Аналогичное положение было и в профсоюзах. Меньшевик И.М. Майский (в 1920-м он перейдет к большевикам), министр труда в правительстве Комуча, писал: «В правлениях профсоюзов почти везде работали большевики, скрывавшиеся под ширмой “интернационалистов” или беспартийных, на профессиональных собраниях вечно подымались вопросы о сидящих в тюрьме коммунистах и красноармейцах, в профессиональной прессе то и дело проскальзывали статьи, направленные против смертной казни, расстрелов, репрессий и т.п., и прямые и косвенные восхваления порядков, установленных в Советской России… пролетариат не стоял за Комитетом» («В огненном кольце», М., Молодая гвардия, 1988, с. 566).
Земельный вопрос завис. Эсеры не отменили свои программные положения, реализованные Советами. Земля по-прежнему объявлялась «народным достоянием» и т.д. Однако раздел земли не был закончен во всех имениях, и Комуч, своим «Приказом №124» от 22 июля 1918 г., санкционировал сохранение оставшихся поместий. Приказ признал, что «право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 г. на 1918 г. … принадлежит тому, кто их произвел» (там же, с. 560). Разумеется, каждый пуд помещичьего зерна щедро оплачивался. Вот и думайте, сторонники Учредилки, правы ли были большевики, утверждая при ее разгоне, что она не дала ни земли крестьянам, ни мира.
Учредительное собрание не привлекало и буржуазно-помещичий лагерь, казачество и офицерство, сделавший ставку на Омское правительство и военную диктатуру. На совещании в Уфе пришлось пойти на компромисс, создав 23 сентября правительство т.н. Директории из 5 человек. Комуч, фактически, отстранялся от власти.
Наступление Красной Армии в сентябре-октябре 1918 г. еще больше укрепило позиции сторонников белой диктатуры. Были потеряны именно те города, на которые опирался Комуч. Центр власти переместился в Омск, о ситуации в котором председатель Учредилки В. Чернов вспоминал: «Омск был набит офицерами, у которых солдаты на фронте сорвали погоны, фабрикантами, которых рабочие вывезли на тачке, помещиками, у которых мир разделил их землю» (цит. по фильму Л. Млечина «Гражданская война: забытые сражения», 2 серия). «Демократия» рассыпалась. На смену пришла диктатура Колчака. Она централизовала власть, но оттолкнула от себя эсеров, принявших решений прекратить вооруженную борьбу с большевиками и вступить в борьбу против Колчака. Перестали участвовать в активных действиях против Красной Армии и чехи.
За границей Керенский безуспешно обивал пороги английского и французского правительств. Те никак не хотели признавать власть Комуча, а затем и Директории, чтобы «на законных основаниях» оказать ей полномасштабную помощь. Его недоумение развеял французский социалист А. Тома: «В конце 1917 г... представители французского и британского правительств… заключили совершенно секретное соглашение о разделе на сферы влияния западных областей “бывшей Российской империи” с преимущественно нерусским населением. Согласно этому соглашению сразу же после победы в войне Англия превращала в свои протектораты прибалтийские губернии и прилегающие острова, Кавказ и закаспийские регионы, А Франция получала Украину и Крым» (Керенский, с. 484-485). Речь шла о Парижской конференции стран Антанты 22-23 декабря 1917 года.
Для таких планов союзникам нужны были «сильные личности», которые вели бы бескомпромиссную борьбу с большевиками и были бы настолько привязаны к иностранному капиталу, что не могли бы отказаться от навязанных им финансовых и политических обязательств. В Сибирь был направлен находившийся на британской службе адмирал Колчак, свергнувший правительство Директории и установивший единоличную диктатуру.
Какими бы благими пожеланиями не прикрывалась соглашательская «демократия», в тех исторических условиях ее борьба с Советской властью неизбежно становилась мостиком к откровенной буржуазной диктатуре. На Востоке роль мостика сыграл Комуч, на Севере – правительство народного социалиста Чайковского, от которого реальная власть в начале 19 года перешла к генералу Миллеру. На Украине «социалистическая» Рада была заменена на диктатуру гетмана Скоропадского.
Белые правительства оказались на службе крупных империалистических держав в реализации их планов по колониальному разделу страны. Это большевики могли в 1922 г. отказаться от выплаты старых долгов и даже выставить ответный счет за интервенцию. Но частный капитал, связанный по рукам и ногам с западными рынками, на такой шаг был неспособен. А к колоссальным долгам царской России, непомерно выросшим за годы войны, добавились немалые долги за помощь белогвардейским правительствам. Советская власть оказалась еще и единственным гарантом территориальной целостности страны.
Помощь белогвардейцам шла немалая. Английский генерал Нокс ведавший снабжением белогвардейских войск и войск интервентов на востоке, заявлял: «Английские офицеры помогли и продолжают помогать при обучении более 1500 молодых русских офицеров и такого же количества унтер-офицеров. Далее, наша помощь выражалась в посылке громадного количества военного материала в Сибирь, хотя это количество меньше того, которым Великобритания снабдила Деникина. Мы доставили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни орудий и тысячи пулеметов, несколько сот тысяч комплектов обмундирования и снаряжения и т. д. Каждый патрон, выстреленный русским солдатом в течение этого года в большевиков, сделали в Англии, английскими рабочими, из английского материала, доставленного во Владивосток английскими пароходами» (Гинс Г.К, «Сибирь, союзники и колчак», Харбин, 1921, т. II, стр. 385).
Но белые жаловались на недостаточность помощи и упрекали интервентов, что они не часто вступали в прямые военные столкновения с красными. И, разумеется, никто из интервентов не забывал о своих коммерческих интересах. Как и русская буржуазия, которая больше думала о том, как заработать на вывозе сырья за рубеж, чем о том, чтобы помочь белым офицерам, сражающимся за их же интересы!
Белые всей душой жаждали прибытия интервентов. Генерал Лукомский пишет в своих воспоминаниях о Добровольческой армии осенью 1918 г.: «Момент установления непосредственной связи с союзниками армия ожидала с болезненным нетерпением… Наконец, 9/22 ноября была получена радиотелеграмма, что эскадра союзников направляется в Новороссийск. Ликование было общее» (Лукомский, «Очерки из моей жизни», М., «АЙРИС-пресс», 2012, с. 610).
Однако белых ждало разочарование. Интервенты не были уверенны в победе и боялись потерять деньги. Они больше думали об обеспечении своей коммерции, и, при всех громких словах о великой России, даже к белым генералам относились как к подчиненным, даже не считая нужным ставить их в известность о своих действительных планах, о чем с горечью вспоминает Лукомский.
Вот его стенания по поводу поведения союзников на Севере: «Уход англичан с севера предрешил с собой прекращение борьбы с большевиками и русскими войсковыми частями, так как это подорвало дух войск и населения… надо отметить, что отдельные англичане добивались получить крупные концессии, особенно в Мурманском крае… когда соглашение не состоялось, сразу почувствовалось, что интерес англичан к Северной области пропал» (там же, с. 617).
Он же пишет о планах английских политиков дать возможность подавить большевизм … Германии и Японии, предоставив им «за это значительные экономические выгоды в России» (там же, с. 660).
Свои воспоминания (20 марта 1922 г.) он заканчивает словами: «Когда Великие Державы поймут, наконец, что они должны будут разрешить русский вопрос и помочь восстановлению России, то без интервенции в той или иной форме, а может быть, и оккупации отдельных районов России дело не обойдется» (там же, с. 662).
Пройдя по мостику от «демократических» правительств к откровенной военной диктатуре, белое движение оказалось в той же социальной изоляции, в какой в 17 году был Корнилов. Барон Будберг пишет в своем дневнике 23 сентября 1919г.: «Если подсчитать наш актив и пассив, то получается самый мрачный вывод… за нас офицеры, да и то не все… за нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные блага; но от их сочувствия мало реальной пользы, ибо никакой материальной и физической помощи от него нет. Все остальное против нас, частью по настроению, частью активно» («В огненном кольце», с. 586-587).
Решающее значение имела поддержка крестьянства. После некоторых колебаний оно предпочло большевиков возвращению старых порядков. В декабре 1918 г. большевики отказались от комбедов, а затем приняли решение о т.н. «повороте к середняку», уменьшив реквизиции. Крестьянин сделал свой выбор винтовкой в рядах Красной Армии.
Итогом революции можно считать слова Ленина в его статье «К четырехлетней годовщине Октябрьской революции»: «Мы довели буржуазно-демократическую революцию до конца как никто. Мы вполне сознательно, твердо и неуклонно продвигаемся вперед, к революции социалистической» (В.И. Ленин, ПСС, т. 44, с. 144-145). Где оказались? «Мы отступили к государственному капитализму» (там же, с. 229). Новой революции не произошло. Почему?
Какая революция победила, и какая потерпела поражение и почему
Вернемся к цитате Ленина 1915г.: «Задача пролетариата России – довести до конца буржуазно-демократическую революцию в России дабы разжечь социалистическую революцию в Европе» (там же, т. 27, с. 49). Первая задача была выполнена. Единственной реальной силой, способной довести до победы эту революцию, оказался большевизм, потому что он сделал ставку на тот класс, который был способен и готов ее осуществить, на практике подтвердив необоснованность утверждения, что раз революция буржуазная, то и делать ее должна буржуазия. Характер революции определяется не тем классом, который ее проводит, а по тем исторически обусловленным преобразованиям, которые осуществляются в ее результате. Уровень развития производительных сил России давал возможность только для буржуазных преобразований: решение земельного вопроса, ликвидация сословных различий, ликвидация монархии.
Но как партия рабочего класса партия большевиков искала возможности для движения к социализму, и она связывала свои надежды с революцией на Западе. Без каких-либо иллюзий. Из речи Ленина на VII съезде РКП (б): «Международный империализм… ни при каких условиях не мог ужиться рядом с Советской республикой и по своему объективному положению и по экономическим интересам того капиталистического класса, который был в нем воплощен… Здесь величайшая трудность русской революции, ее величайшая историческая проблема: необходимость решить задачи международные, необходимость вызвать международную революцию, проделать этот переход от нашей революции, как узконациональной, к мировой (там же, т. 36, с. 8). И дальше: «Если смотреть во всемирно-историческом масштабе, то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежной… Наше спасение от всех этих трудностей – повторяю – во всеевропейской революции» (там же, с. 11). Эту мысль Ленин будет повторять многократно.
Т.е. причина поражения социалистической составляющей русской революции кроется в причинах поражения пролетарской революции в других странах: в Финляндии (1918), в Германии (1918-23), Венгрии (1919), Испании (1936). А они кроются в фундаментальном положении марксизма: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 13, с. 7).
Бурный экономический рост, самый быстрый в истории капитализма, начавшийся после второй мировой войны, научно-техническая революция, чрезвычайный рост пролетариата (со 140 миллионов перед второй мировой до почти 2 миллиардов сейчас) – а это фундаментальная историческая задача капитализма – показали, что системный кризис капитализма, охвативший две мировые войны и великую депрессию, не был окончательным, а означал лишь его переход на более высокую ступень.
В итоге двух мировых войн капитализм оказался объединенным под эгидой США, больше всех выигравших от войны. Навязав общие правила игры, ослабив протекционизм и обеспечив ликвидацию колониальной системы, США обеспечили более тесное объединение мирового рынка, вылившееся в настоящее время в процесс глобализации.
В условиях поражения революции на Западе процесс буржуазного перерождения Советской России был неизбежен. Большевики должны были принять все необходимые меры для спасения революции. И эти меры во все возрастающей мере были теми, для которых российское общество созрело – буржуазные.
Для победы в гражданской войне была нужна сильная дисциплинированная постоянная армия с кадровым офицерским составом, а не милиция, которая проповедовалась революционерами. Это армия буржуазного государства. Рабочий контроль, который мог бы сыграть роль переходного этапа к социалистическому управлению экономикой, после тотальной национализации, был заменен централизованным государственным управлением. И это тоже была вынужденная мера.
Следствием стало и ослабление власти Советов. Остановка многих предприятий и распыление рабочего класса, уход его наиболее сознательной части в ряды Красной Армии, партийные и государственные структуры, ослабил саму их массовую базу. Наконец, тяжелым ударом по ней стал конфликт между двумя основными революционными партиями – большевиков и левых эсеров. Мятеж части представителей последних и запрет партии, фактически, приводили к однопартийной системе.
Слова Ленина «мы отступили к государственному капитализму», отражают суть сложившихся производственных отношений. Но любые производственные отношения действуют не сами по себе, а через соответствующий класс, ими сформированный. По известному ленинскому определению «Классы - это такие группы людей, из которых одна может присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства» (В.И. Ленин, ПСС, т.39, с.15). Оказавшаяся у руля государственной собственности бюрократия пролетарского государства «могла присваивать» себя труд остального населения. А, значит, рано или поздно должна была осознать свои классовые интересы и отобрать государство у рабочего класса.
Конституция 1936 года упразднила Советы (см. «Что такое Советы», МР №5), оставив за новыми, по сути парламентскими органами власти, «советское» название. Одновременно начался массовый террор против большевистских кадров, осуществивших революцию и защитивших ее в Гражданской войне. Через Коминтерн, орган мировой революции, зарубежным компартиям была навязана меньшевистская политика Народных фронтов, через которую была задушена последняя попытка продолжить эту революцию в Испании 1936 года. В этом подавлении «советская» бюрократия приняла непосредственное участие руками НКВД. Несколько раньше нацистская диктатура в Германии подавила самое мощное рабочее движение в Европе.
Подавление мировой революции совпало, таким образом, с последним ударом по революции русской. Ее итог можно выразить словами из доклада английского Королевского института внешних сношений от марта 1939г.: «Внутреннее развитие России направляется к образованию “буржуазии” директоров и чиновников, которые обладают достаточными привилегиями, чтобы быть в высшей степени довольными статус-кво… В различных чистках можно усмотреть прием, при помощи которого искореняются все те, которые желают изменить нынешнее положение дел. Такое истолкование придает вес тому взгляду, что революционный период в России закончился, и что отныне правители будут стремиться лишь сохранить те выгоды, которые революция доставила им» (цит. по Л. Троцкий, «Портреты революционеров», М., «Московский рабочий», с. 157-158).
Никакой этап развития капитализма не вечен. Этап, начавшийся после подавления революции и двух мировых войн, подошел к концу, назревает новый системный кризис. Вопрос ликвидации капитализма как исторической формации вновь становится в повестку дня, и необходимость его разрешения требует обращения к опыту Октября 1917 года.