Х съезд РКП (б): между Сциллой и Харибдой
Минуло 100 лет со времени этого оказавшегося судьбоносным для русской революции съезда. Как и Кронштадтский мятеж он стал ее поворотным пунктом, когда исчерпавшая свои исторические возможности революция неизбежно пошла на спад. Хороший повод для критического разбора.
Сразу сделаем уточнение для слова «критический». Когда в силу исторических условий революционный период исчерпывает свой ресурс, никакие «правильные» шаги не могут преодолеть эту исчерпанность. Хотя сидя на мягком диване спустя столетие можно рассуждать: вот надо было сделать так-то и так-то и все бы получилось. Но революционный период – это не период мягких диванов, и революционные деятели не имеют машины времени, чтобы посмотреть с высоты времени «что получится». Разумеется, они делают ошибки. Их делаю абсолютно все – включая тех, кто в те критические моменты делал правильные замечания против ошибающегося руководства, но … ошибался в другом. А потому всегда можно расписать ход контрреволюции как цепь ошибок.
Что, кстати, и делается многими очень «левыми» товарищами, обвиняющими в победе контрреволюции лично таких вождей как Ленин и Троцкий. За такими обвинениями очень легко ускользают от научного анализа исторические закономерности, которые и следует в первую очередь изучить. Хотя бы для того, чтобы понять, в чем заключаются реальные, а не мнимые ошибки. Не говоря ж уж о необходимости уроков для будущей борьбы.
В 1918 г. Роза Люксембург писала в статье «Русская трагедия»: «Большевики наверняка совершили в своей политике различные ошибки и, возможно, совершают их еще и теперь - о, назовите нам революцию, - в которой не совершалось бы никаких ошибок! ….
Однако то роковое положение, в котором находятся ныне большевики, само является, вкупе с основной массой их ошибок, следствием принципиальной неразрешимости той проблемы, перед которой они поставлены международным, в первую очередь германским, пролетариатом. Осуществить пролетарскую диктатуру и социалистический переворот в одной отдельной стране, окруженной со всех сторон жестким господством империалистической реакции, вокруг которой бушует самая кровавая во всей истории человечества мировая война, это - квадратура круга. Любая социалистическая партия должна была бы потерпеть неудачу в решении этой задачи и погибнуть - все равно, делает ли она путеводной звездой своей политики волю к победе и веру в интернациональный социализм или же самоотречение.
Вину за ошибки большевиков несет, в конечном счете, международный пролетариат и прежде всего беспримерная в своем упорстве подлость германской социал-демократии» (Роза Люксембург, «О социализме и русской революции», М., Политиздат, 1991, стр. 305-306).
Следует различать неизбежные (!) ошибки революционеров, до последнего вздоха, отдавших свою жизнь делу борьбы за социализм, и сознательную борьбу за власть бывших обюрократившихся революционеров, которая и вела к победе контрреволюции. Благо, объективная ситуация давала последним огромное преимущество перед первыми.
А теперь вернемся к самому съезду. Условия, в которых он проходил, были более чем критическими. Закончились основные сражения гражданской войны, хотя на окраинах ее еще нельзя было назвать завершенной, да и мир по итогам войны с Польшей еще не был подписан. Демобилизованные солдаты Красной Армии возвращались в свои деревни где, видя полную разруху и недовольные сохранением продразверстки, зачастую пополняли банды, занимавшиеся грабежом. «Антоновщина» охватила почти всю Тамбовскую губернию. Недовольный политикой «военного коммунизма» восстал Кронштадт. Экономика находилась в состоянии почти полного паралича. Точных данных получить невозможно, но, по имеющимся оценкам, национальный доход сократился втрое по сравнению с довоенным, промышленное производство - впятеро. Добыча угля сократилась более чем в десять раз, сталеплавильные заводы работали на одну сороковую своих мощностей, железные дороги в своей массе были разрушены или бездействовали из-за отсутствия подвижного состава. В Москве осталась лишь половина от прежнего населения, в Петрограде – третья часть. При этом жители двух столиц жили на дневном рационе в пятьдесят граммов хлеба с горстью мороженых картофелин и отапливали свои дома, сжигая мебель.
Одновременно серьезные разногласия начали сотрясать партию большевиков. На различие взглядов социалистического строительства накладывалась растущая бюрократизация общества. Да, она была еще далеко не такой, какой она станет уже лет через пять, тем более в последующие годы. Но она уже зашла достаточно далеко, чтобы эту проблему открыто признавало все руководство РКП (б), начиная с Ленина, который еще в декабре 1920-го и январе 1921-го говорил: «Государство у нас рабочее с бюрократическим извращением» (В. И. Ленин, ПСС, т. 42, стр. 208, 239).
Причина этого была объективна. С одной стороны условия гражданской войны и первое время по ее завершению требовали концентрации власти в руках правительства и военной дисциплины в партии. Хотя это вовсе не вело к запрету споров и дискуссий по самым острым вопросам, и никто не применял никаких репрессий к инакомыслящим. Троцкий вспоминал об этом периоде: «Во время профессиональной дискуссии из 300 учеников, воспитанников военной академии, коммунистов, 13 голосовали за резолюцию Троцкого, 32 за резолюцию Ленина и 250 за рабочую оппозицию. Эти цифры характерны не только как показатель глубокого недовольства внутри партии, но и той свободы, которая царила в ней. Вся военная академия состояла из красных офицеров, т.е. людей наиболее связанных с дисциплиной; и тем не менее подавляющее большинство из них голосовало и против военного комиссара и против правительства, отнюдь не опасаясь того, что это голосование скажется на их дальнейшей судьбе» (Л.Д. Троцкий, «Сталин», т. 2, «ТЕРРА», М. 1990, стр. 279).
С другой стороны – сказывалась малочисленность пролетариата в стране с громадным большинством крестьянского населения. На эту малочисленность опять же накладывались условия войны, потребовавшие ухода на фронты самых передовых и сознательных рабочих, многие из которых погибли. Пролетарский характер государства требовал и участия таких передовых рабочих в государственном и партийном аппарате, в котором – особенно государственном – они тонули в громадной массе служащих, большинство из которых досталось большевикам от прошлого режима:
«У нас имеются теперь огромные массы служащих, но у нас нет достаточно образованных сил, чтобы действительно распоряжаться ими. На деле очень часто случается, что здесь, наверху, где мы имеем государственную власть, аппарат кое-как функционирует, в то время как внизу они самовольно распоряжаются и так распоряжаются, что очень часто работают против наших мероприятий. Наверху мы имеем, я не знаю сколько, но я думаю, во всяком случае, только несколько тысяч, максимум несколько десятков тысяч своих. Но внизу - сотни тысяч старых чиновников, полученных от царя и от буржуазного общества, работающих отчасти сознательно, отчасти бессознательно против нас» (В.И. Ленин, ПСС, т. 45, стр. 290). Это он скажет уже в конце 1922 г., но и накануне съезда ситуация была ничем не лучше.
Руководство большевиков не строило иллюзий, отлично понимая, что в такой среднеразвитой стране с громадным преобладанием сельского населения речь идет только о буржуазно-демократической революции, пусть и проведенной методами пролетарской диктатуры. Социалистические надежды связывались только с победой пролетарской революции в развитых странах, лишь «ступенькой» к которой было бы взятие власти пролетариатом России. Но революционные попытки в Европе успешно подавлялись капиталом. Большевики оказались между Сциллой и Харибдой: между необходимостью вывести страну из экономической катастрофы, что требует централизованного руководства и необходимостью вовлечения пролетариев и вообще всех трудящихся в процесс управления страной и экономикой, без чего движение к социализму невозможно и создает угрозу установления всевластия бюрократии.
Одна задача вступала в острейшее противоречие с другой. Надо было как-то проскочить между этими крайностями, чтобы и власть пролетариата сохранить и методами государственного капитализма восстановить экономику. Как напишет Ленин два года спустя в своей последней статье «Лучше меньше да лучше»: «Мы стали, таким образом, в настоящий момент перед вопросом: удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренности до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму» (там же, стр. 402).
Написанная Лениным накануне съезда статья так и называлась – «Кризис партии», в которой он вновь повторил приведенную выше цитату, про «рабочее государство с бюрократическим извращением» в стране с преобладанием «крестьянского населения». Ленин констатирует: «Партия больна. Партию треплет лихорадка. Весь вопрос в том, захватила ли болезнь только «лихорадящие верхи», да и то может быть исключительно московские, или болезнью охвачен весь организм. И в последнем случае, способен ли этот организм в несколько недель (до партсъезда и на партсъезде) излечиться полностью и сделать повторение болезни невозможным или болезнь станет затяжной и опасной». (там же, т. 42, стр. 234).
Кратко критически пройдя по все платформам, представленным в ходе дискуссии о профсоюзах, он особенно делает упор на опасности «синдикализма», который он обнаружил – не только, но в особенности – в платформе «рабочей оппозиции»: «Синдикализм передает массе беспартийных рабочих, разбитых по производствам, управление отраслями промышленности («главки и центры»), уничтожая тем самым необходимость в партии, не ведя длительной работы ни по воспитанию масс, ни по сосредоточению на деле управления в их руках всем народным хозяйством» (там же, стр. 241).
Сама же Рабочая оппозиция не соглашалась с такими обвинениями. Уже на съезде при обсуждении доклада ЦК Шляпников, один из ведущих ее представителей, заявил: «Товарищи, сегодня вы решаете величайшей важности вопрос, - вопрос о том, будут ли в дальнейшем профсоюзы нашей республики находиться под влиянием нашей коммунистической партии или, несмотря на разъезды т. Троцкого и т. Зиновьева со своими платформами по окраинам страны, выльются в меньшевистские, эсеровские и др. профсоюзы. Мы расходимся с обеими платформами, представленными здесь, но отнюдь не в плоскости отношения нашего к диктатуре пролетариата, к диктатуре его авангарда - нашей партии, и не в плоскости партийности или беспартийности союзов….Наша позиция по вопросу о роли и задачах профсоюзов диктуется нам существующим положением дела в народном хозяйстве. И только, товарищи, исходя, с одной стороны, из критического положения нашего народного хозяйства, с другой стороны, чтобы охватить широкие пролетарские круги, мы предлагаем вам, средство для вовлечения их в производство, согласно решению нашего VIII партийного съезда, которое зафиксировано в нашей программе» («10-й съезд РКП (б), (8-16 марта 1921 г.): Протоколы», М., Партиздат, 1933, стр. 361, 362). «Мы противопоставляем теперешнему бюрократическому управлению хозяйством - строго выдержанную систему вовлечения всех рабочих в активное и самодеятельное участие в организации нашего народного хозяйства» (там же, стр. 363). «Органическая болезнь, которая наблюдается в нашей партии, заключается в оторванности наших центров от партийных масс и всего партийного аппарата от рабочих масс. Следы этой болезни несет в себе и сам Центральный комитет» (там же, стр. 74).
Впрочем, и сам Ленин, выслушав и внимательней изучив позицию всех сторон, заметно смягчил свою оценку, предложив представителям Рабочей оппозиции подобрать более мягкую формулировку вместо слова «уклон». Отметив при этом, что в сторону ужесточения менять ее нельзя: «Если оно вам не нравится, сдайте эту резолюцию, приняв ее за основу, в президиум для возможного смягчения. Если мы найдем более мягкое слово, то я предложил бы поставить его вместо слова «уклон», а также и в других местах внести смягчение. Против этого мы не будем возражать. Сейчас здесь, конечно, не время заниматься такими деталями. Сдайте резолюцию в президиум для редактирования, для смягчения. Усиление тут немыслимо, - против этого я возражать не стану» (В.И. Ленин, ПСС, т. 43, стр. 109). Впрочем, замены не произошло.
Осуждая этот «уклон» Ленин обосновывал свою позицию двумя факторами: катастрофическим положением в стране, от развала в экономике до восстания в Кронштадте, которое требовало единства действий, и тем, что положениия платформы Рабочей оппозиции не соответствуют программе партии. Речь шла о предложении, со ссылкой на Ф. Энгельса, о передаче управления экономикой «съезду производителей». Ленин возражал, что это положение Энгельс относил к коммунистическому обществу, и что оно не может быть применено к той отсталой и разрушенной экономике России начала 1921 г.:
«Читая внимательно эту программу, мы находим здесь следующее: «профсоюзы должны прийти к фактическому сосредоточению и т. д.», «должны прийти к фактическому сосредоточению» - это надо подчеркнуть. А выше мы читаем, что «согласно закону профсоюзы являются участниками всех местных и центральных органов управления производством». Мы знаем, что производство капиталистическое, при содействии всех передовых стран мира, строилось десятилетиями. Разве мы впали уже в ребячество, чтобы думать, что в момент величайшей нужды, обнищания в стране, где рабочие составляют меньшинство, в стране, с измученным, истекающим кровью пролетарским авангардом и массой крестьян, мы можем закончить так быстро этот процесс?! Мы даже основного фундамента еще не положили, мы начали намечать только на опыте, как это управление производством при участии профсоюзов вести. Мы знаем, что главное препятствие - это нужда. Неправильно, что мы не привлекаем массы; наоборот, всякий сколько-нибудь заметный талант, малейшая выдающаяся способность в рабочей массе встречает самую искреннюю поддержку с нашей стороны. Надо только, чтобы чуточку облегчилось положение. Нам необходим год или два отдыха от голода, не меньше. С точки зрения истории, это ничтожный срок, а в наших условиях это срок большой. Год или два отдыха от голода, год или два правильного снабжения топливом, чтобы фабрики работали, - и мы получим от рабочего класса в сто раз больше поддержки, и из его рядов выдвинется талантов гораздо больше, чем мы имеем сейчас» (там же, стр. 103-104).
При этом было высказано, а затем утверждено в резолюциях два противоречащих друг другу предложения. С одной стороны было предложно и утверждено принятой съездом резолюцией несовместимость пропаганды идей Рабочей оппозиции, признанных как синдикалистский уклон, с принадлежностью к РКП (б). С другой – с другой было заявлено полное право отстаивать свою позицию в теоретических журналах с целью изменения партийной программы: «Повторяю, что теоретические споры этим не пресекаются. Предложения изменить программу могут делаться, на этот счет не вносится никакого запрета» (там же, стр. 103).
Из резолюции съезда «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии»: «…признать пропаганду этих идей несовместимой с принадлежностью к Российской коммунистической партии.
Поручая ЦК партии строжайшее проведение в жизнь этих своих решений, съезд указывает вместе с тем, что в специальных изданиях, сборниках и т.п. может и должно быть уделено место для наиболее обстоятельного обмена мнений членов партии по всем указанным вопросам» (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», М., Политиздат, т. 2, стр. 224).
Двойственный и противоречивый характер носила и резолюция «О единстве партии»: запрет фракций с одной стороны и развертывание рабочей демократии – с другой. Именно таким виделся способ проскочить между Сциллой и Харибдой в сложившейся чрезвычайной ситуации в ожидании международной пролетарской революции.
«5. Поручая ЦК провести полное уничтожение всякой фракционности, съезд заявляет в то же время, что по вопросам, привлекающим особое внимание членов партии, - об очистке партии от непролетарских и ненадежных элементов, о борьбе с бюрократизмом, о развитии демократизма и самодеятельности рабочих и т.п., - какие бы то ни было деловые предложения должны быть рассматриваемы с величайшим вниманием и испытываемы на практической работе. Все члены партии должны знать, что по этим вопросам партия не осуществляет всех необходимых мер, встречая целый ряд разнообразных препятствий, и что, отвергая решительно неделовую и фракционную критику, партия неустанно будет продолжать, испытывая новые приемы, бороться всякими средствами против бюрократизма, за расширение демократизма, самодеятельности, за раскрытие, разоблачение и изгнание примазавшихся к партии и т.д.
6. Съезд предписывает немедленно распустить все, без изъятия, образовавшиеся на той или иной платформе группы и поручает всем организациям строжайше следить за недопущением каких-либо фракционных выступлений. Неисполнение этого постановления съезда должно вести за собой безусловное и немедленное исключение из партии» (там же, стр. 220).
Однако реализация этого пути опиралась на чрезвычайно слабый социально-экономический фундамент: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него» (В.И. Ленин, ПСС, т. 45, стр.20).
Добавьте к этому ранее приведенное высказывание Ленина о госаппарате, в котором сотни тысяч чиновников, сознательно или бессознательно ведут политику против пролетарской власти. Добавьте к этому более ста миллионов крестьян со своими частнособственническими интересами, к которым с введением НЭПа добавится и городская мелкая буржуазия. И мы получим ту «квадратуру круга», говоря словами Розы Люксембург, которую предстояло решать партии большевиков в самом начале 20-х годов. «Тончайший слой», о котором пишет Ленин, - это одна-две тысячи проверенных дореволюционным и революционным опытом большевиков, стоящих во главе 170-миллионого общества с огромных преобладанием крестьянства в деревне, мелкой буржуазии и чиновничества в городе при значительно поредевшем качественно и количественно пролетариате и не особо искушенной в теоретической области основной массе коммунистов.
Разумеется, эта огромная людская масса с разными классовыми, в основной массе непролетарскими, интересами оказывала огромное влияние на этот «тончайший слой», воздействуя на тех, кто не выдержал испытание властью. «Внутренняя борьба» в этих условиях была абсолютно неизбежной и никакие резолюции не могли этому помешать.
«Наша партия опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения. На этот случай принимать те или иные меры, вообще рассуждать об устойчивости нашего ЦК бесполезно. Никакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол» (там же, стр. 344), - пишет Ленин в своем «Письме к съезду».
В условиях запрета других партий – классовые противоречия стали проявляться через влияние на различных представителей самой большевистской партии, начиная с ее «тончайшего слоя». Раскол становился неизбежен. Он уже начинался, когда Ленин писал эти строки. И ошибочные решения съезда, прежде всего, о запрете фракций, принятые в чрезвычайных условиях, стали использоваться аппаратом для зажима любой критики, как только в руководстве партии власть оказалась у тех, чьи личные качества отвечали интересам стремительно набирающей силу бюрократии. Демократические требования резолюции съезда должен был выполнять тот же бюрократический аппарат, который должен был бороться и с фракционностью.
«Единая партия запрещением фракций внутри ее делала бюрократию распорядительницей всех технических средств и приемов для массы: типографских машин, радио, помещений для собраний, зданий вообще, площадей, наконец» (Л.Д. Троцкий, «Сталин», т. 2, «ТЕРРА», М. 1990, стр. 230).
Избрание Сталина генеральным секретарем стало как бы спусковым крючком. Предложение Ленина о его смещении с этого поста запоздало, не говоря уж о том, что и это предложение было доведено до сведения ограниченного числа лиц уже после его смерти. Не говоря уж о том, что подбор этих лиц уже находился полностью в руках Сталина и его товарищей по триумвирату – Зиновьева и Каменева.
Уже в течение первого года через секретариат ЦК и подчиненный ему Учетно-распределительный отдел было произведено около 4750 назначений на ответственные посты (В.З. Роговин, «Была ли альтернатива?», М., ТЕРРА-TERRA, 1992, стр. 44). XII съезд РКП (б) стал первым после революции съездом, подавляющее число делегатов которого составили работники партийного аппарата. 55,1% делегатов вели «исключительно партийную работу», а 28,8 – совмещали с другой работой. При этом 30% всех секретарей губкомов были рекомендованы секретариатом ЦК (там же, стр. 89). Стоит так же отметить, что этот период был отмечен принятием на августовской 1922 г. XII партконференции первого документа, узаконивающего привилегии: «О материальном положении активных партработников», число которых было определено в 15325 человек (там же, стр. 44-45).
Механика была простой: любая критика правящей тройки Сталин-Каменев-Зиновьев объявлялась фракционной, ее авторы – фракционерами, которым грозили всяческими карами вплоть до исключения из партии. По сути дела эта «тройка» образовала отдельную фракцию, опирающуюся на своих назначенцев на местах. Ее единственной «идеологической» платформой было удержание власти. Некоторое время спустя она дополнилась Рыковым, Томским и Бухариным.
Это произошло как следствие партийной дискуссии, в ходе которой многократно звучала критика правящей группировки в партии. Характерна записка Зиновьева, которую он направил на заседании Политбюро другим его членам, за исключением, разумеется, Троцкого:
« Они действуют по всем правилам фракционного искусства. Если мы немедленно не создадим своей настоящей архисплоченной фракции - все пропадет.
Я предлагаю этот вывод сделать в первую очередь. Я предлагаю завтра (в воскресенье) собраться специально по этому вопросу, может быть, у Сталина за городом или у меня.
Промедление смерти подобно» («Известия ЦК КПСС», № 12, 1990, стр. 168).
Резонно спросить, что такое страшное угрожало партийному руководству, что без этой «архисплоченной фракции» у них «все пропадает»? Как «смерть» нависла над ними? Их-то никто репрессировать не собирался. Началась чисто аппаратная борьба за власть, в которой любой честный коммунист, пытавшийся отстаивать свою точку зрения опираясь на устав, оказывался в заведомом проигрыше.
Политбюро без Троцкого собиралось отдельно, вело протоколы, принимало решения, а на заседаниях полного состава разыгрывало заранее срежессированный спектакль, направленный на изоляцию Троцкого. Обо всем этом позже расскажут, перейдя в 1926 г. в оппозицию, Каменев и Зиновьев, предоставив, в том числе и протоколы. А пока от руководящих постов отстранялось левое крыло партии. Были и исключенные. Создавались подпольные коммунистические группы, подвергавшиеся уже прямым репрессиям: «Рабочая правда», Рабочая группа РКП (б).
Указанный фракционный метод правящей группировки получил свое развитие и в последующие годы. В августе 1924 г. на конспиративном совещании большинства членов ЦК был организован «руководящий коллектив» партии. Совещание избрало руководящую «семерку» из числа членов Политбюро без Троцкого и председателя ЦКК Куйбышева. Был разработан регламент этого «руководящего коллектива», согласно которому «семерка» была подотчетна «параллельному ЦК», который созывался перед официальным пленумом и заранее предрешал все его вопросы. Т.е. дисциплина внутри этой фракции прямо ставилась выше дисциплины общепартийной. Дело не ограничивалось только ЦК – подобные тайные структуры формировались и на местном уровне. Для связи этих структур с «руководящим коллективом» был выработан специальный шифр. Т.е. фактически внутри партии была создана подпольная организация (В. Роговин, «Была ли альтернатива?», М., ТЕРРА-TERRA, 1992, стр. 164-166).
И это то руководство партии, которое ежедневно со всех трибун и со всех газетных полос обвиняло всех несогласных во «фракционности», нарушении дисциплины и т.д.!
Позже, когда все это вскрылось, сталинское руководство нагло заявляло, что большинство фракцией быть не может. Тогда зачем эти конспиративные органы, если вас и так большинство? И почему никто не возразил на предложение Зиновьева об «архисплоченной ФРАКЦИИ»?
Съезд принял и другие постановления: «О замене разверстки натуральным налогом», «О кооперации», «О роли и задачах профсоюзах» и т.д. Но решающими, помимо решения о введении НЭПа, были именно рассмотренные резолюции «О единстве партии» и об «анархо-синдикалистском уклоне».
Разумеется, автор этих строк вовсе не считает, что сами по себе эти резолюции обрекли на поражение диктатуру пролетариата в Советской России и СССР. Как и личные качества Сталина и его сторонников. В конечном итоге, решающую роль играет соотношение классовых сил, крайне неблагоприятное для пролетариата в условиях отсталой страны, с огромным преобладанием крестьянства, с разоренной экономикой, экономической блокадой капиталистического мира, в условиях поражения пролетарской революции в Европе и полного отсутствия исторического опыта строительства нового общества. «Квадратура круга».
Но изучение ошибок, облегчивших процесс контрреволюции, безусловно, необходимо, дабы сократить число и тяжесть будущих поражений и приблизить победное свержение мирового капитализма. Как и необходимо понимание объективных причин, приведших к поражению, без которого попытки объяснить его «ошибками» и «первородными грехами» большевизма – чем так любят заниматься некоторые очень-очень «левые» товарищи - ведет к новым еще более тяжелым поражениям, ибо лишает пролетариат планеты того бесценного опыта, который и позволил единственный раз в истории установить власть пролетариата в гигантской стране.