Памятные даты рабочего Дона: Ростов-1902 и Новочеркасск-1962
Ростовская стачка 1902г.
Стачка 1902 г., безусловно, относится к числу самых славных страниц донской истории ХХ века. Именно она положила начало полосе стачечного движения, которое, все нарастая, вылилось в русскую революцию 1905 года, предтечи революции 1917-го. Но она и сама не была внезапным явлением. Бурное и варварское развитие капитализма вызывало стихийный протест, который мгновенно ухватился за возникающие революционные организации народников (с 1902 г. – эсеров), анархистов, социал-демократов. Влияние последних росло очень быстро, особенно с началом выхода «Искры» с декабря 1900 г., несмотря на то, что РСДРП существовала тогда лишь формально после своего I съезда 1898 г. II съезд с образованием строгой организации, разделением на большевиков и меньшевиков и т.д. был еще впереди.
Летом 1900 г. в Ростове Н/Д бастовали рабочие мельницы Парамонова и фабрики братьев Рысь. В 1901-02 гг. забастовки проводили горняки шахты «Иван» Русско-Донецкого общества, на рудниках Кгаевского в Таганрогском округе, на Древицком, Новояковлевском и Мищенковском рудниках Прохоровских копей и т.д. Бастовали металлисты Таганрогского и Сулинского заводов. Еще в конце 1890-х был создан Донской комитет РСДРП, сумевший, однако, установить связь с «Искрой» только в начале 1902г. Весной 1901 и 1902 г. он организовал первые политические демонстрации. Такая демонстрация была организована 19 февраля 1902 г., в годовщину отмены крепостного права. С лозунгами «Долой самодержавие!» и пением революционных песен по улицам города прошло около 150 рабочих. 9 (22) мая Донком, тиражом в 2000 экземпляров, издал прокламацию «К русским гражданам», в связи с казнью эсера С. Балмашева, застрелившего министра внутренних дел Сипягина. Признавая героизм террористов-одиночек, но отвергая сам подход индивидуального террора в пользу организованной классовой борьбы, она призывала: «Довольно рабского позорного терпения, довольно жертв. Презрение тому, кто забыл свой гражданский долг или променял его на сытое благополучие жиреющей свиньи. Только беспощадная война может свергнуть тиранов… Граждане! Уймите бесконечный поток этой ужасной крови, свергните самодержавие!» (В.И. Ленин, ПСС, т.6, стр. 521).
Но ноябрьская стачка 1902 г. имела переломный характер. Ее значение высоко оценил Ленин: «1902-ой год: громадная ростовская стачка превращается в выдающуюся демонстрацию. Политическое движение пролетариата не примыкает уже к интеллигентскому, студенческому движению, а само вырастает непосредственно из стачки. Участие организованной революционной социал-демократии еще более активное. Пролетариат завоевывает для себя и для революционных социал-демократов своего комитета свободу массовых уличных собраний. Пролетариат впервые противопоставляет себя, как класс, всем остальным классам и царскому правительству» (там же, т. 9, стр. 251). Впервые показав себя самостоятельным классом политически, пролетариат уже не остановится до своей победы в 1917 г.
Забастовку начали 4 ноября рабочие котельного отделения Главных мастерских Владикавказской железной дороги. Поводом стало снижение расценок и вызывающее поведение цехового мастера. По гудку собрался митинг всех мастерских, поддержавший котельщиков. К митингующим с воззванием обратился член Донкома Иван Ставский. Пункты этого воззвания и стали требованиями всех рабочих:
«Товарищи! Довольно терпеть, начинайте борьбу. Пока мы молчим, мы сами куем себе цепи, мы сами усиливаем свое рабство, мы укорачиваем свою трудовую жизнь. Кто желает жить по-человечески, кто ценит свой труд, кто осознал свое рабское состояние – тот должен начать сегодня борьбу. Кого ругательства мастеров не превратили в лакея, у кого от тяжелой работы не помутился ум, кто не желает быть бессловесным животным – тот пусть объявляет сегодня стачку!
Товарищи! Довольно терпеть, довольно холопствовать. Хуже нам не будет; мы видели, как позавчера перетрусило начальство, когда всего один цех бросил работу. Наши угнетатели боятся стачки; они хорошо знают, что если мы будем дружно действовать, то добьемся своего. Так давайте же добиваться! Объявим стачку и потребуем:
девятичасового рабочего дня;
прекращения работ по субботам и накануне праздников в два часа дня;
повышения заработной платы на 20%;
повышения расценок, чтобы они составляли не менее не менее 50 процентов жалованья;
полной отмены штрафов за неявку на работу; удаления мерзавцев мастеров Вицкевича и Чернявского;
вежливого обращения мастеров;
устройства школы для детей рабочих;
вывешивания табеля расценок во всех цехах.
Итак, товарищи, разгибайте свои согбенные спины, поднимайте свои понурые головы – начинаем сегодня борьбу! Да здравствует стачка!
Донской комитет Российской социал-демократической рабочей партии».
(ЦГИАМ, листовки, инв. № 10628).
Известие о начале стачки быстро распространилось по городу. К забастовке присоединились рабочие табачных фабрик, заводов Пастухова, Токарева, «Аксай» и т.д. По зову агитаторов Донкома, прибыли делегаты из Новороссийска, Тихорецкой (там также началась забастовка) и других станиц и городов. Во дворе Главных мастерских регулярно проводились митинги, перенесенные затем в Камышевахскую балку (ныне проспект Стачки). Число участников достигало 20-30 тысяч человек.
Чтобы остановить стачку власти использовали казаков. «В пятницу, 8-го, рабочим была прочитана телеграмма министра путей сообщения, который признал все требования рабочих не заслуживающими удовлетворения. Прочитав эту телеграмму, жандармский полковник Артемьев приказал толпе разойтись и больше не собираться скопом. Тот же самый приказ повторил и сам войсковой наказной атаман и пригрозил рабочим разными бедами за непослушание. Поднимается тогда оратор и, не смущаясь присутствием грозного начальника области, спрашивает: “Господа, боимся мы атамана?”. “Нет, не боимся”, - отвечает толпа. “Станем мы слушаться его приказаний?”. “Нет, не станем”, - ревут в ответ тысячи голосов. “Ну, тогда оставайтесь на месте и будем продолжать наши разговоры”.
Само собою разумеется, казакам дан был приказ разогнать толпу нагайками. Но избиения на этот раз не состоялось благодаря замечательному маневру оратора. Он приказал всем сесть, и несколько тысяч человек, мужчин, женщин и детей, уселись на землю и смиренно ожидали участи. Казаки опешили и остановились в недоумении. Бить сидячего с седла крайне неудобно, и казаки, погарцевав немного, прекратили это глупое занятие. В середине толпы встало несколько человек и подняли на плечи оратора, который обратился с речью к казакам. Тогда толпе объявили, что дальнейшие сходки запрещаются и с участниками их будут поступать по всем строгостям закона. Казаков убрали, и толпа разошлась» («Искра», № 29, 1 декабря 1902).
Дальнейшие действия казаков привели к жертвам. 11 ноября митингующие отбили многократные попытки разгона со стороны казаков. Но когда митинг закончился, и остались, в основном, любопытные, камень, брошенный кем-то в казака, стал поводом для расправы. В донесении Департаменту полиции читаем: «11-го распоряжением атамана казаки разогнали толпу, залпом убито 5 мужчин, одна женщина, ранено 14 … Убиты только любопытные. Сегодня назначена при военной силе ликвидация стачки» (ЦГИАМ, ф, ДП, 7, 1902, д. 1731, л. 74). 17 ноября казаки устроили также бойню в Тихорецкой. Тоже были убитые, раненные и арестованные.
Ростовская стачка вызвала кампанию международной солидарности: в ее адрес поступили деньги от рабочих Петербурга, Москвы, Парижа, Лондона, Мюнхена, Нью-Йорка.
Стачка продолжалась 23 дня. Путем террора и некоторых уступок власти добились возобновления работы 26 ноября. В этот же день Донской комитет РСДРП выпустил прокламацию «К гражданам всей России», которая заканчивалась словами: «Ростовская стачка, как частное дело ростовских рабочих, закончена; требования рабочих, по всей вероятности, будут удовлетворены, а политическое значение прошедших волнений не замедлит сказаться в будущем. Но этого, конечно, мало. Для великого дела политического освобождения страны Ростовская стачка только тогда сыграет свою роль, когда она встретит сочувствие среди всех протестующих элементов, когда в той или иной форме ее поддержат революционные организации русского пролетариата. Пусть же пожар, вспыхнувший на Дону, разгорится грозным пламенем, пусть в ответ на ружейные залпы могучим эхом прогремят демонстрации, пусть стоны жертв покроет гром протеста, пусть повсюду также единодушно, как в Ростове, вынесут смертный приговор самодержавию, гнетущему страну!» (ЦГИАМ, листовки, инв. № 288).
Новочеркасский расстрел
50 лет назад, в год 60-летия Ростовской стачки донская земля оказалась свидетелем другого эпизода борьбы рабочего класса. На этот раз трагического. Трагичность Новочеркасского расстрела 1962 г. состоит не только в гибели людей, отстаивавших свои элементарные требования, но и в том, что бойня проходила под руководством тех, кто громче всех и на весь мир кричал, что строит коммунизм, «продолжает дело Ленина», в т.ч. и стачечников 1902г.
1962-й – это год, когда СССР салютует своим космическим первопроходцам, а школы и ВУЗы изучают новую программу КПСС по строительству коммунизма. А в это время экономическая политика Хрущева начинает давать серьезные сбои: падает сельскохозяйственное производство, пустеют прилавки, растут цены и недовольство рабочих. Забастовка и демонстрация в Новочеркасске – лишь один эпизод волнений той поры, но он самый кровавый.
Принятие решения о повышении цен на мясо и мясные продукты в среднем на 30% и на 25% на масло, а также ряд других продуктов, сочеталось на НЭВЗ (Новочеркасский электровозостроительный завод) с повышением норм выработки на 30%, идущее с 1 января, охватывая постепенно один цех за другим. Для рабочих это был тяжелый удар. Они и так жили небогато, да к тому же в крайне стесненных условиях. «Строительство жилья велось в слишком малых объемах. Плата за квартиру в частном секторе составляла в ту пору от 35 до 50 рублей в месяц, т.е. от 20 до 30% месячной платы рабочего», - пишет участник эти события Петр Сиуда («Новочеркасск 1962: воспоминания участника событий», Интернациональный коммунистический союз, г. Киров, 2001, стр. 2). Многие жили просто в бараках.
Сообщение 1 июня по радио об указанном повышении цен вызвало массовое недовольство, люди собирались группами в цехах, обсуждая очередные подарки «партии и правительства». Об объявлении забастовки, однако, никто не думал, около 200 рабочих сталелитейного цеха направились к заводоуправлению с требованием снизить нормы выработки. К ним присоединились и другие. Всего собралось около 1000 человек. В эту бочку с порохом и кинул спичку директор завода Б.Н. Курочкин. Он вел себя откровенно вызывающе, и когда в ответ на вопрос «на что нам жить дальше?», он, увидев продавщицу пирожков, заявил, «нет денег на мясо - ешьте пирожки с ливером», ситуация взорвалась. Раздался заводской гудок, число забастовщиков стало быстро расти, достигнув к полудню около 5000. «Необходимо подчеркнуть, что ни на начальном этапе возникновения забастовки, ни на протяжении дальнейших событий, 1-3 июня, не создавалось и не было никаких групп или органов, которые взяли бы на себя обязанности возглавить организацию и проведение выступлений рабочих. Все события происходили именно стихийно, спонтанно. Инициатива кипела и проявлялась снизу, в массе трудящихся. К событиям не был причастен кто-то со стороны. К ним абсолютно были непричастны и какие-либо “радиоголоса”» (там же, стр. 3).
Рабочие перекрывали железную дорогу (на остановленном локомотиве появилась надпись «Хрущева – на мясо!» - позже повторенная в других местах), рисовали плакаты («Мясо, масло, повышение зарплаты!») захватили заводоуправление. Прибыло областное начальство и партийное руководство страны в лице А.И. Микояна, Ф.Р. Козлова и ряда других. Но областное партийное начальство лишь повторяло официальные решения и требовало вернуться к работе. В ответ полетели камни и проклятия. Были призывы послать делегацию на электродный завод, отключить подачу газа (рабочие газораспределительной станции отказались это сделать), идти на следующий день в центр города и, захватив телеграф, обратиться с призывом ко всей стране. Радикальные призывы, впрочем, поддержки не получили. Попытки разгона со стороны милиции получали неизменный отпор. Армия в этот день никаких активных действий не предпринимала.
Наконец, вечером, когда стало ясно, что руководство не примет никаких мер для удовлетворения требований, было решено на следующий день идти к горкому КПСС в центр города. Ночью в город были введены танки, с помощью которых солдаты вытеснили забастовщиков с заводского двора. Тогда же под охрану были взяты все значимые объекты города: телеграф, банк, горком, КГБ и т.д.
На следующий день армия и бронетехника оккупировала завод, вызвав новый прилив возмущения, и блокировала подходы к центру города, но рабочие, с криками «дорогу рабочему классу!» просто перелезли через танки – солдаты не препятствовали. Власти были абсолютно не способны воспринимать бастующих как людей, выдвигающих справедливые требования. Они могли лишь призывать их вернуться на работу, что еще больше вызывало возмущение в толпе. Наиболее боевая группа даже ворвалась в горком, требуя партийных руководителей выступить и дать ответ. Но вожди КПСС уже бежали к тому времени под защиту военных, хотя бить или убивать их никто не собирался.
В районе горкома военные дали предупредительные выстрелы в воздух, но никто не верил, что солдаты будут стрелять в безоружных рабочих, «хозяев своей страны», шедших с законными требованиями, порой с красными знаменами и портретами Ленина в руках и с пением революционных песен. Тогда в дело вступили снайперы. Их имена так и не были раскрыты. Было убито 17 человек, еще несколько погибло при попытке освободить арестованных из отделения милиции. Всего 2 июня погибло 24 человека. На следующий день забастовка и волнения продолжались. Около 500 человек вновь собрались перед горкомом, требуя освободить арестованных. Был введен комендантский час, начались аресты, власти мобилизовали лояльных рабочих, сваливая всю вину на «хулиганствующие элементы». Кроме того, Козлов, в то время ближайший к Хрущеву партийный босс, пообещал некоторые улучшения в вопросах снабжения продуктами и нормирования труда.
Уступки были вырваны кровавой ценой у вождей «победившего социализма». Дело не закончилось расстрелом демонстрантов. 7 человек были приговорены к смертной казни по суду. Еще 105 получили сроки от 10 о 15 лет. Бессмысленная, ничем не оправданная жестокость правящего класса. Данные о Новочеркасских событиях были засекречены по решению руководства КПСС.
После разоблачения сталинских репрессий и реабилитаций у людей была надежда на «возвращение к ленинским нормам» партийной и не только жизни. Надежда на то, что социализм (а большинству вдолбили в головы, что у нас победил социализм) начнет-таки работать на благо народа. Тем более что и Хрущев громогласно обещал, принимая новую программу, что жить будем лучше, чем на Западе. Репрессии в Новочеркасске и других местах показали, что сталинизм жив, что ликвидация ГУЛАГа не меняет природы системы. Миф развеялся. Выступление было обречено, поскольку власть была неспособна воспринимать любой протест иначе как с помощью пуль, а рабочие не знали ни целей, ни понимания реального классового противника, ни необходимых форм своей организации – они ведь еще верили, что живут при социализме. Вспоминая слова Ленина о стачке 1902 г. можно сказать, что «пролетариат» не смог «противопоставить себя, как класс, всем остальным классам и … правительству». Согласимся с редактором сайта Left.ru Татьяной Апариной в ее комментарии к воспоминаниям П. Сиуды: «Новочеркасское восстание рабочих - хоть оно возникло и на чисто экономической почве - было одним из последних отсветов Октябрьской революции... И эту искру мы должны хранить в своей памяти, чтобы она помогла когда-нибудь возгореться новому пламени».
После надежд на улучшение «социализма» население, лишенное реального ориентира, медленно, но верно все больше стало обращать свой взор на Запад, социалистическая оппозиция, пусть и неорганизованная и стихийная, все больше сменялась на прозападную. Потребовался развал СССР и ельцинские грабительские «реформы», чтобы, опробовав опыт всех форм капитализм, общество вновь начало трудный поворот к социалистическому выбору.
"Мировая революция" № 18, октябрь 2012