Испанская революция и
предательство сталинизма
Предисловие.
Появление этой книги имеет как объективные, так и субъективные причины. Уровень сталинизации мышления “коммунистического” движения в современной России, по-прежнему, намного выше, чем на Западе. И если за последние двадцать лет и наблюдается процесс ее преодоления, то носит он неравномерный и однобокий характер. Неравномерность выражается в ресталинизации, охватившей ряды российских “коммунистов” с середины 90-х годов, правда, при одновременной организационной деградации их партий, падения их численности, все более полного усвоения ими буржуазно-паразитической, порой шовинистической, с изрядной примесью антисемитизма и даже откровенно фашистской идеологии. В то же время им в подмогу поднимают на щит Сталина и сами быстрорастущие фашистские организации. Однобокость связана с тем, что процесс десталинизации был инициирован самой бюрократической верхушкой сталинистской КПСС, которая, естественно попыталась ограничить критику сталинизма осуждением террора и репрессий 30-50 гг., дабы не подвергать опасности свое господство. С началом ельцинских “реформ” та же самая верхушка, которая, как выяснилось, сплошь состоит из “борцов за демократию” воспользовалась тем, что сама перед этим не разделила сталинизм и социализм. Отождествляя тот и другой она прикрывает свою борьбу против коммунизма преступлениями, якобы совершенными последним в годы террора.
Эта однобокость сыграла свою роль и в ресталинизации. Поскольку осуждение сталинизма, приравненного к коммунизму как таковому, ведется СМИ нынешнего ельцинско-путинского режима, доведшего экономику страны до развала, а трудящихся до нищеты (даже если годы Путина потом и позволили слегка откормиться), постольку, порой, и реакция со стороны последних, не говоря уж о членах “компартий” соответствующая: “Раз уж против Сталина выступает вся эта гайдаровско-чубайсовская сволочь, значит он и бил именно таких. Жаль, что не добил!” Соответственно и уничтоженные Сталиным большевики, в первую очередь Троцкий, изображаются как предшественники этих гайдаров и чубайсов1. Что уж тут говорить об излюбленном “аргументе” сталинистов: “Начало разрушения социализма было положено клеветой на товарища Сталина”. Так правящий буржуазный режим, при полной поддержке оппозиции, включая сталинистских “революционеров”, дурачит российских трудящихся.
Тем не менее, “процесс пошел”2. Образуются группы марксистов не признающих коммунистический характер существующих партий и социалистическую природу СССР. Но и они, порой, страдают указанной однобокостью.
Попытки разоблачения сталинизма с точки зрения законов общественного развития предпринимают троцкисты и госкаповцы (т.е. сторонники теории государственного капитализма, к которым принадлежит и автор этих строк), отрицая социалистическую, а вторые и переходную к социализму, экономическую и политическую природу СССР. Не менее важное значение имеет разоблачение оппортунистической тактики, которая навязывалась партиям, находившимся под контролем Москвы.
Именно эту цель преследовал автор, направив летом 1996 г. в газету “Мысль” (орган ЦИК Российской партии коммунистов (РПК)3, в которой я тогда состоял) статью посвященную 60-летию начала Гражданской войны 1936-39 гг. в Испании.
РПК была в то время единственной официальной партией, обозначившей свою коммунистическую природу, в программе которой содержались антисталинские положения: отрицание факта построения социализма в СССР, осуждение репрессий и т.д.. Но однобокость антисталинизма а-ля РПК привела, и в ее рядах, к усилению ресталинизаторской тенденции. Постоянный союз РПК с партиями Роскомсоюза4 тянул туда же. Написание статьи преследовало, помимо прочего, и задачу переломить эту тенденцию, обратив внимание на ту сторону сталинизма, которая в партийной среде не только не рассматривалась, но и молчаливо принималась как коммунистическая, большевистская.
Я, безусловно, ожидал негативную реакцию со стороны многих членов партии, но то, что редакция центрального органа считающейся антисталинистской РПК вообще откажется ее печатать, было все-таки для меня неожиданным. Лишь один из пяти членов редакции (Новиков) был “за”. Самым ярым противником (и это тоже было для меня неожиданностью) оказался Р. Каландаров, молодой парень, которого я как раз таки относил (видимо, в силу поверхностного знакомства) к левому, действительно антисталинистскому крылу партии.
***
Описание революции и Гражданской войны в Испании 1936-39 гг. наталкивается на недостаток литературы на русском языке. Даже в количественном отношении ее не слишком много. Еще хуже с качеством.
“Гораздо меньше путаницы с тактикой и становлением КПИ было бы у тов. Назаренко, если бы он прочел не только “Испанский дневник”, но и “Испанскую весну” Кольцова, написанную в 33 году. В отличие от Оруэлла Кольцов впервые был в Испании не в 36 г., а в 33 г. и анализировал события в развитии. Но тогда со схемой придется проститься, а она так дорога сердцу автора. Чтобы разобраться в отношениях Испании и Франции неплохо было бы прочесть и Ж. Бернаноса, и А. де Сент-Экзюпери, и Ж.Р. Блока… Многое могут добавить в понимание Испанской Республики и испанской войны Э. Хемингуэй, П. Неруда, Х. Хименес, Р. Альберти, Э. Киш, В. Вольф, воспоминания советских добровольцев, не говоря уже об исторических исследованиях… Напрасно сетует тов. Назаренко, об этой войне написано достаточно, нужно только захотеть прочесть”19.
Разумеется, у моих оппонентов такой проблемы не было. Е. Куклина:
Что ж, для Куклиной может и “достаточно”, хотя и эту литературу действительно “нужно … захотеть прочесть”, т.е. разыскивать целенаправленно, ибо ее не так уж и много по сравнению с тем, что эта тема заслуживает. Еще хуже с тематикой. Стремление показать героизм испанских антифашистов и интербригадовцев – вот основная цель этой литературы. Но уж лучше бы она этим и ограничилась. Масштаб события, однако, не позволяет этого сделать и нет-нет, да и проскальзывает оценка то партии, то события. Причем, именно “мимоходом”, зря редакция возмущалась использованием мною этого слова20. Серьезная аналитическая литература крайне редка.
Как раз во время написания этого предисловия читал книгу талантливого писателя, своего донского земляка Петра Лебеденко “Красный ветер”. Книга – чисто художественная. Но вдруг читаешь: “… поумовцы все вынюхивают и выслеживают, среди них наверняка из десяти человек – девять предателей, тесными узами связанные с фалангистами”21. Внизу страницы “поясняющая” сноска: “ПОУМ – троцкистская организация”. Это о Барселоне осенью 1936 г.. А вот Лебеденко, рассказывая об Э. Листере, пишет: “… его подкарауливали фашисты, с ним давно хотели свести свои счеты анархисты и поумовцы – отпетые головорезы из троцкистских банд”22. Само собой разумеется, и майские, 1937 года, события в Барселоне представлены как “путч” на который “франкисты сделали ставку” в своих планах захватить Каталонию23.
А разве М.Е. Кольцов, за мое отношение к которому так невзлюбили меня мои оппоненты, говоря о поумовцах и троцкистах (впрочем, он, как и все сталинисты, отождествляет первых со вторыми) использовал более мягкие эпитеты? Описание своей встречи с одним из руководителей мадридского ПОУМа он начинает словами: “Карликообразная личность вышла из столовой и назвалась Энрике Родригесом… Энрике был говорлив … как старая баба”24. Само собой разумеется, ПОУМ изображалась как организация, которая только и думает о том как бы награбить побольше имущества и захватить лучшие помещения25, зато ее подразделения “взяли себе за правило уходить со своими частями с фронта в тот самый момент, когда надо было начинать драться”26. И, безусловно, Кольцов не мог не обвинить ее в шпионской деятельности: “В шпионской организации, совместно с представителями старой реакционной аристократии и “Испанской фаланги”, участвовали руководители ПОУМа”27. А вот Кольцов передает в “Правду” строки из “Мундо обреро”: “Во всех последних событиях в Каталонии и вне Каталонии мы узнаем провокационную манеру троцкистов, достойных друзей тех, кто с помощью гитлеровской полиции убил в Советском Союзе товарища Кирова”28. От кого, как не от многочисленных кольцовых “узнали” об упомянутой “дружбе” испанские коммунисты?
После чтения подобных “свидетельств” требуется целый отряд ученых, чтобы разобраться, где правда, а где ложь.
Но разве редакция “Политпросвета” хотя бы на мгновение вспомнила об этом? Не говоря уж о возмущении этой подлейшей клеветой на испанских революционеров или на тех, чья позиция, во всяком случае, куда ближе к революционной, чем у КПИ. Ей, как и Куклиной с Каландаровым некогда. Все они целиком поглощены возмущением из-за сравнения руководства КПИ с меньшевиками. Вероятно, в их глазах, представление поумовцев и троцкистов как “отпетых головорезов” – это товарищеская критика. По сравнению с авторами этой “критики”, Назаренко – это просто трамвайный хам!
В этом плане пассажи Каландарова о том, например, как анархисты “играли в футбол с солдатами противника”29 кажутся уж совсем безобидными. И редакция, разумеется, не стала прерывать автора возмущенными словами, как это она делала по отношению ко мне: “А вообще привычная манера: утверждение есть – свидетельств нет”30. Удивляться тут нечему, ведь Каландаров использует для “понимания Испанской Республики и испанской войны” авторов именно того круга, который рекомендует нам Куклина.
И она сама для того же “понимания” пользуется тем же набором источников. Доктор исторических наук М.Т. Мещеряков, видимо, проходит по статье “исторических исследований”. Куклина приводит цитату из его Послесловия к книге воспоминаний советских участников войны “Мы – интернационалисты”. В ней нет ни подробного анализа, ни “развернутых описаний событий”, чего требует от меня в газетной статье т. Куклина. Тем не менее, она преподносится как образец того и другого в противовес автору этих строк. Кратко перечислив события первых дней после мятежа и отметив как “в ожесточенных боях отряды рабочих (а не воинские подразделения республики! – Ю.Н.) разгромили” фашистов во многих промышленных центрах Испании, Мещеряков пишет как на помощь мятежникам пришли Германия и Италия31. На основе этой цитаты Куклина делает вывод: “Т.е. республика могла своими силами подавить мятеж, если бы не вмешательство Гитлера и Муссолини”32.
Мы еще вернемся по ходу изложения событий к этим цитатам. Ибо только слепая вера в правильность политики СССР не дает Куклиной возможности увидеть кричащее противоречие между описанием того, как “отряды рабочих разгромили” фашистов на большей части территории Испании и утверждением, что “республика могла своими силами подавить мятеж”. Слепота и полная отученность анализировать события с точки зрения классовых интересов и классовой борьбы.
Отметим другое. Где-то до 1987-88 гг. в СССР появление литературы, которая бы ставила под сомнение политику Советского Союза в Испании рассматриваемого периода, было просто невозможно. Но Куклина и Каландаров писали свои статьи в защиту этой политики не в 1937-м, и даже не в 1987 г., а в 1997-м. За десять лет, которые прошли перед этим, появилось немало книг и статей, в том числе и марксистского содержания, которые тысячу раз должны были заставить сомневаться в большевистском характере ВКП(б) и сталинского руководства Коминтерна. “Нужно только захотеть прочесть”. К 1997 г. любому мыслящему марксисту давно было ясно, что оценивать то или иное событие, основываясь только на публикациях, появившихся в СССР до конца 80-х годов, – дело абсолютно бесперспективное. Но именно этим и занимаются мои оппоненты. Сталинистская литература и небольшое количество зарубежных авторов-некоммунистов, чьи книги (очень часто, с купюрами) все же были изданы в СССР, поскольку не разрушали официальной версии, – это все, чем они рекомендуют пользоваться. Упоминание Дж. Оруэлла, “который в статье тов. Назаренко почему-то выступает в качестве главного авторитета по испанским делам”33, вызывает у Каландарова нескрываемое раздражение. Напрасно! Ведь Оруэлл приехал в Испанию убежденный в правоте сталинистов, и именно их политика заставила его отвернуться от СССР и, в конце концов, от большевизма, который он отождествлял (благодаря каландаровым своего времени!) со сталинизмом. В 1945 г. Оруэлл (которого я, вопреки утверждениям Каландарова, рассматриваю больше как честного свидетеля, чем как политического авторитета) в статье “Подавление литературы” так выразил свою оценку того, что написали к тому времени об испанской войне английские авторы: “в результате о войне написаны тысячи страниц, а читать почти нечего”34. То же самое можно сказать и о том, что издавалось в нашей стране в доперестроечные времена. Я позволю себе не брать за основу тот круг авторов, который мне рекомендует Е. Куклина.
Но и за последнее десятилетие, собственно по испанским событиям, русскоязычных публикаций было немного. Это статьи Оруэлла, отдельные главы из книг В.З. Роговина “1937” и “Мировая революция и мировая война”, статьи Л.Д. Троцкого, отдельные страницы книги В. Кривицкого “Я был агентом Сталина” и ряд других. Хочу выразить свою благодарность челябинским троцкистам из МКЧИ35, которые прислали мне статьи Троцкого об Испанской революции, и которые напечатали мою статью без сокращений в №13-14 их журнала “Рабочий – интернационалист” (ныне “Социальное равенство”)36.
Я особенно благодарен моим товарищам, французским бордигистам37, которые обеспечили меня изрядным количеством материалов, книг и статей, изданных в разные годы во Франции. Без их помощи эта книга была бы невозможна. В числе наиболее важных источников следует назвать книги французского историка Пьера Бруэ и работу англичанина Хью Томаса “Испанская война” в 4-х книгах, а также работы Феликса Морроу, статьи бордигистов, “Историю ПОУМа” Виктора Альбы и ряд других. Разумеется, не останется неиспользованной и сталинистская литература. Ведь ее авторы, особенно свидетели и участники событий, писали, будучи искренне уверенными в своей правоте и в большевистском характере своих взглядов и убеждений. Иногда они дают замечательное изображение отдельных исторических фактов, которые порой находятся в полном противоречии с защищаемой ими официальной версией Испанской революции.
***
А стоит ли обрушиваться на
“товарищей по борьбе”? Ведь они “тоже коммунисты”! Уже история социал-демократии, особенно в первые годы после Октябрьской революции, показывает, что стоит. Нельзя создать революционную партию рабочего класса (а без нее пролетариат никогда не возьмет власть в свои руки всерьез и надолго) не разоблачая теорию и практику оппортунизма во всех ее проявлениях. Пример партии Ленина показывает, насколько тяжела и неблагодарна эта работа. Ведь объектами критики были “тоже социалисты”, “тоже марксисты”, “тоже революционеры”. И весьма непросто было объяснить массе рабочих и даже партийных активистов, что указанные “социалисты, марксисты, революционеры” являются таковыми лишь по названию.
Дополнительную трудность в борьбе с оппортунизмом “третьей волны” (если считать представителями первой современников Маркса, а второй – социал-демократов первой четверти XX века) представляет их дополнительная “степень защиты” (как и фальсификаторы денег фальсификаторы марксизма постоянно совершенствую свои методы маскировки, дабы фальшивка как можно более походила на оригинал). Они уже не просто именуют себя марксистами, но и строят из себя “борцов с оппортунизмом”. Вот и Каландаров взял в качестве эпиграфа к своей статье слова Ленина: “Большевизм вырос … в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности”38. Эта цитата рядом с “моей” была помещена и на обложку журнала. После чего Каландаров, поддержанный Куклиной, скрупулезно привел типичные аргументы этих самых мелкобуржуазных революционеров, которые в критический момент, в страхе перед революционной стихией, регулярно хватаются за хвост либерального буржуа, дабы навести “порядок”, прикрываясь при этом необходимостью добиваться “промежуточных целей”, т.е. отстоять демократию (от фашизма, реакционеров-монархистов и т.д.), обеспечить национальную независимость и т.д.. Зато “после” достижения этих целей (т.е. на деле после того, как схлынет революционный подъем трудящихся масс и буржуазная демократия или национальный капитал перестреляет революционных вождей, “мешающих” достижению указанных целей), говорят они, пролетариат получит “лучшую” возможность бороться и за свои цели, и уж тогда-то они покажут, какие они “истинные революционеры”.
Годы ельцинских “реформ” переделывали и меняли всех. Каландаров, который вначале, казалось, мог быть причисленным к антисталинистам, менялся после “испанской” статьи в соответствующем направлении. На пленуме ЦИК РПК он возмущался “ультрареволюционерами”, имея в виду меня, за то, что они “в своем революционном рвении совсем уж запрещают коммунистам быть патриотами”, обещал, что и далее, как член редакции газеты “Мысль”, не будет пускать на ее страницы крамольные статьи. Позже он, вместе с руководящей частью ЦИК, боролся с “троцкизмом” (несуществующим на практике) в РПК. После этой “борьбы” я и вышел из партии. У меня нет никаких оснований жертвовать, пусть даже в самой малой степени, борьбой со сталинизмом ради того, чтобы щадить Каландарова, который “верной дорогой” идет к тому, чтобы стать “товарищем по борьбе” совсем в ином классовом лагере.
Нет нужды напоминать здесь о том, какую огромную кровавую цену платит рабочий класс за нерешительность, а порой и откровенное предательство “своих” вождей. Но коммунисты должны, наконец, извлечь уроки из всей этой длинной серии колебаний и предательств. И не только в теории, но и в практике партийной деятельности. Чтобы как можно в большей степени изолировать рабочих от подобных “борцов за коммунизм”, чтобы не дать новым “каландаровским большевикам” вновь обречь трудящихся на тяжелейшие поражения и многомиллионные жертвы.
В конце концов, этого требует и моральный долг. В том числе и перед теми, кто отправился в Испанию считая, что участвуя в войне с фашизмом они борются и за социализм, и которые были обмануты и преданы теми, чьи политические наследники сейчас прикрываются героизмом интербригадовцев и испанских революционеров (включая многих членов официальной Испанской компартии) с тем, чтобы прикрыть этот обман и предательство.