"Мы ненавидели такой народ": размышления о белом терроре
Часть II
(продолжение)
Стрельба по демонстрантам 4 июля, разумеется, никак не может быть приписана «боевым потерям»: демонстранты воевать не собирались, они шли требовать от руководства эсеро-меньшевистских Советов взять власть, которую рабочие и солдаты завоевали в ходе Февральской революции, единственную законную в условиях полного отвержения всей страной царской монархии. Это был первый проблеск будущего террора разгорающейся гражданской войны, показатель готовности противников революции идти на массовое запугивание и истребление противника.
Но начать открытую бойню контрреволюция еще не могла, она еще действовала под прикрытием «защиты революции» и была вынуждена проводить репрессии под видом «законности». Для ее оправдания использовалась утка о «немецком шпионе» Ленине и его товарищах. Убийство рабочего И.А. Воинова, распространявшего «Листок “Правды”», все еще выглядело «эксцессом» (хотя и закономерным): власти ограничивались арестом некоторых большевиков, обвиненных в «мятеже» и «измене», да разгромом большевистских газет. Впрочем, для Ленина, который уже стал к тому времени главным проклятием для противников революции, уже тогда были готовы сделать исключение. Особенно из числа союзников Временного правительства, сделавших ставку на Корнилова. 11 августа последний говорил генералу Лукомскому: «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать так, чтобы он нигде и не собрался» (Лукомский А., «Воспоминания», Берлин, Ширхнер и К, 1922, т.1, стр. 227). Таким было намерение главнокомандующего, назначенного «революционным» правительством, «защищавшим» революцию от большевизма! И не надо сваливать на «клевету» красных: виселица было в исторической крови белого движения, ибо его представители очень хорошо «натренировались» в этом за время царизма.
Оставим, однако, в стороне мелкие вспышки гражданской войны и единичные примеры террора, происходившие в последующие месяцы, вплоть до весны 1918 г. Спишем эти примеры «на обоюдные боевые потери» (что, разумеется, не совсем точно – вспомнить хотя бы террор, развязанный после подавления восстания рабочих завода «Арсенал» в Киеве или действия армии Каледина). В этот период Советы вернули себе законную власть, отнятую Временным правительством, распространив ее по всей стране в ходе т.н. «триумфального шествия Советской власти». Таков объективный исторический результат процесса, который рассматривается в другой статье этой газеты. Таков свершившийся факт прихода к власти нового революционного класса, пролетариата, поддержанного крестьянством и солдатской массой армии.
Кто же начал террор после этого, т.е. по мере развертывания той открытой, официально признанной гражданской войны 1918-20 годов? «Комиссары», с первого дня начавшего чекистский террор? Вот что пишет английский дипломат Брюс Локкарт об обстановке начала марта 18 года: «В этот период С-Петербург жил странной жизнью. Большевикам еще не удалось установить железную дисциплину, характерную для их режима сегодня. По существу говоря, они почти не пытались сделать это. Террора не было, и население не слишком боялось своих новых хозяев. Продолжали выходить антибольшевистские газеты, осыпавшие руганью политику большевиков. … Буржуазия, все еще верившая, что немцы скоро пошлют большевиков ко всем чертям, веселилась так, как трудно себе представить при подобных обстоятельствах … Были открыты рестораны и кабаре; последние, во всяком случае, были всегда переполнены» (Р.Г. Брюс Локкарт, «История изнутри», М., «Новости», 1991, стр. 222). Он продолжает: «Я отмечаю эту относительную терпимость большевиков потому, что позднейшие жестокости были следствием усиления гражданской войны. За усиление этой кровавой борьбы, возбудившей столько тщетных надежд, в значительной мере была ответственна союзническая интервенция. Я не хочу сказать, что политика невмешательства во внутренние дела России сколько-нибудь повлияла бы на ход большевистской революции. Я считаю только, что наше вмешательство усилило террор и увеличило кровопролитие» (стр. 223).
Можно привести пару примеров, как «жестоко расправлялась» в то время Советская власть, порой, с откровенными своими врагами. Генерал Краснов, назначенный Керенским командующий войсками, идущими на подавление Октябрьской революции, был отпущен «под честное слово» не воевать против Советской власти.
28 декабря состоялся первый политический процесс о монархическом заговоре против Советской власти. Перед ревтрибуналом предстал черносотенец В.М. Пуришкевич и 13 его сотоварищей. Суду представлено его письмо Каледину, собирающему на Дону Добровольческую армию для свержения Советской власти: «Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего прихода выступим со всеми наличными силами» (Красный архив, 1928, №1, с. 171). План таков: «Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами» (там же, с. 183). Вина доказана, обвиняемый ведет себя вызывающе, приговор? Четыре года принудительных работ условно (!) при тюрьме с правом досрочного освобождения и полной амнистии. 17 апреля 1918 г. освобожден в связи с «болезнью сына» и под честное слово о неучастии в политической деятельности, а 1 мая полностью амнистирован. О том, как выполнили свои обещания эти господа, известно. Стоит отметить также, что одним из первых решений Советской власти стала отмена смертной казни, действовавшая до 21 февраля 1918 г., когда она была возвращена для крайних случаев, а потом расширена 13 июня, хотя и применялась первое время нечасто.
Так начинала свой «кровавый путь» Советская власть. Почему же ее поведение изменилось? Может прав автор статьи в Википедии о белом терроре, что последний был «ответом» на красный террор?
Отчасти это видно уже из приведенных слов Локкарта. Действительно, силы контрреволюции были слишком слабы перед «узурпаторами», представляющими большинство народа. Даже значительная часть офицерства предпочитала нейтралитет, как и казачество, на которое так рассчитывали Корниловы и Каледины. Последние все больше стали надеяться на помощь союзников из Антанты, да как выяснилось, и не только. Именно интервенция, как стран Антанты, так и Германии дала территорию для белых правителей. Как и организованный с помощью союзников чехословацкий мятеж. Но и этого порой не хватало, слишком велико было неприятие рухнувшего режима. На помощь, как водится, приходили «социалисты» из меньшевиков и эсеров, чьи местные правительства под оккупационным прикрытием, становились промежуточной формой для откровенных белогвардейцев, не приемлющих не только Советской власти, но и обычных буржуазных свобод. Террор на этих территориях, стоит отметить, вовсе не ждал большевистского декрета о красном терроре от 5 сентября 1918 г.
22 февраля, оказавшись без поддержки местного населения, отступая от подошедших советских отрядов, начался «ледяной поход» генерала Корнилова, закончившийся его гибелью при попытке взятия Екатеринодара, нынешнего Краснодара. Поскольку его приказ «пленных не брать», приводимый в советских источниках, подвергается сомнению противниками революции, приведем слова Корнилова в изложении его соратника А. Суворина, издавшего свои воспоминания в Ростове в 1919 году: «Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!» (цит. по Викпедии). Это было сказано еще в январе 1918-го, до подхода советских войск, на жестокость которых жаловался потом Корнилов.
Н.Н.Богданов («Организация Добровольческой армии и Первый Кубанский поход») приводит свидетельство участника «Ледяного похода»: «Взятые в плен, после получения сведений о действиях большевиков, расстреливались комендантским отрядом. Офицеры комендантского отряда в конце похода были совсем больными людьми, до того они изнервничались. У Корвин-Круковского появилась какая-то особая болезненная жестокость. На офицерах комендантского отряда лежала тяжелая обязанность расстреливать большевиков, но, к сожалению, я знал много случаев, когда под влиянием ненависти к большевикам, офицеры брали на себя обязанности добровольно расстреливать взятых в плен» (там же). Другой участник вспоминал: «Все большевики, захваченные нами с оружием в руках, расстреливались на месте: в одиночку, десятками, сотнями. Это была война “на истребление”» (там же).
Историк Федюк приводит воззвание Корнилова к жителям Ставрополья: «На всякий случай предупреждаю, что всякое враждебное действие по отношению к добровольцам и действующим вместе с ними казачьим отрядам повлечет за собой самую крутую расправу, включая расстрел всех, у кого найдется оружие, и сожжение селений» (там же). Что это, некие защитные меры, неизбежные на войне или все же система (!) массового террора, в которой обвиняли Советы?
Разумеется, понятие «большевик» было чрезвычайно растяжимым, таковым становился любой пленный солдат или заподозренный в симпатиях к большевикам. Разумеется, нынешние «историки» воспринимают как нечто само собой разумеющееся любые расстрелы сторонников Советской власти: это ж «изверги», что с ними церемониться! Другое дело корниловцы, готовые стрелять и вешать во имя «порядка и законности». Для прикрытия используется демагогия, вроде заявлений, что террор и грабеж это, якобы, система, лежащая в основе большевизма и Советской власти. Но августовская цитата Корнилова 17 года, приведенная выше, говорит о том, что это лишь неуклюжее оправдание, как и желание пулеметов со стороны Шульгина в дни Февральской революции. «Истребление» с самого начала было целью белого движения, и всякие ссылки на то, что оно прибегало к террору «вынужденно», является лицемерной ложью. Вот тогда-то и вспыхивала ответная ненависть красноармейцев. Но там, где для нее не было причины, не было и такого ответа, как свидетельствует выше тот же Локкарт или амнистия Пуришкевичу.
Смерть Корнилова и отступление от Екатеринодара, казалось, сделали положение Добровольческой армии безнадежным, но … помогли «враги»: по Брестскому миру немцы оккупировали Украину. Большевикам стало не до добивания Деникина, сменившего Корнилова. А тут пришел на помощь и Чехословацкий мятеж, отвлекший внимание Советской Власти с востока. Террор интервентов шел рука об руку с террором белогвардейцев. К осени в руках тех и других оказалось ¾ всей России.
Здесь на юге Германия поставила во главе «независимой» Украины гетмана Скоропадского. Локкарт пишет о «поведении немецких войск на занятой ими территории»: «Они посадили буржуазное русское правительство на Украине, первым действием которого было возвращение земель прежним собственникам. Это, естественно, вызвало крестьянское восстание, которое было подавлено с величайшей жестокостью. Большевики и левые эсеры, прибывшие с юга, были в ярости и делали все, чтобы вызвать партизанскую войну против немцев» (Б. Локкарт, стр. 248-249).
В апреле начался мятеж на Дону, поддержанный немецкими войсками, пришедшими из Украины. Здесь была установлена жесточайшая диктатура отпущенного большевиками генерала Краснова, признанная Германией, снабжавшей ее оружием (для борьбы против «своих шпионов» - большевиков!) и получавшей с Дона продовольствие и сырье. По строкам «Тихого Дона» всем памятна казнь 80 человек отряда Подтелкова 11 мая. Но это было только начало. За время существования «Донской республики» Краснова (т.е. до февраля 1919 г.) было расстреляно и повешено 45 тыс. казаков («Гражданская война и военная интервенция в СССР», М., «Советская энциклопедия», 1983, стр. 200).
Не отказывались от интервенции на юге и страны Антанты. В июле англичане с территории Ирана вступили в Закаспийскую область и Туркестан, а в начале августа – в Баку. Самым известным их «подвигом» является расстрел 26 бакинских комиссаров, в основном большевиков.
На Востоке белое движение смогло обрести силу благодаря майскому мятежу чехословацкого корпуса. 8 июня, в своем авто, чехи привезли в здание городской думы захваченной ими Самары 5 членов разогнанного Учредительного собрания. Те создали правительство, назвав себя Комитетом Учредительного собрания (Комучем). Затем подъехали и другие (в основном, эсеры) и была сформирована белая «Народная армия», призыв в которую сразу вызвал недовольство крестьян. Разумеется все под лозунгами «народовластии» и демократии.
Вот что пишет А.Л. Литвин в книге «Красный и белый террор в России. 1917-1922»: «Самара, 8 июня 1918 г., день захвата города легионерами и комучевцами. В этот, первый же день были зверски, самосудом убиты председатель революционного трибунала Ф. И. Венцек, заведующий жилищным отделом горисполкома И. И. Штыркин, популярный пролетарский поэт и драматург, слесарь А. С. Конихин, рабочие-коммунисты Абас Алеев, Е. И. Бахмутов, И. Г. Тезиков, член агитаторской группы молодежи Я. М. Длуголенский, работник коллегии по формированию Красной Армии Шульц, красногвардейка Мария Вагнер и другие. Поплатился жизнью за попытку оказать помощь раненому красноармейцу рабочий П. Д. Романов. В этот же день расстреляно более 100 захваченных в плен красноармейцев и красногвардейцев. Вооруженные патрули по указаниям из толпы расстреливали заподозренных в большевизме лиц прямо на улице. В приказе № 3 Комуча предлагалось доставлять в штаб охраны города всех лиц, подозреваемых в участии в большевистском восстании, и тут же были арестованы «по подозрению в большевизме» 66 человек».
Подобное «народовластие» продолжалось все время правления Комуча. Меньшевик Майский, приехавший на подмогу эсерам в надежде на демократию, «констатировал, что, несмотря на широковещательные заявления лидеров Комуча, никакой демократии на подвластной ему территории не было. Эсеры сажали в переполненные тюрьмы, пороли крестьян, убивали рабочих, посылали в волости карательные отряды. «Возможно, что сторонники Комитета мне возразят: в обстановке гражданской войны никакая государственная власть не в состоянии обойтись без террора, - писал Майский. - Я готов согласиться с этим утверждением, но тогда почему же эсеры так любят болтать о „большевистском терроре“, господствующем в Советской России? Какое они имеют на это право? Террор был в Самаре… И от этого террора партия социалистов-революционеров не сможет отмыть своих „белоснежных“ риз, сколько бы она ни старалась» (там же).
«При наступлении красных комучевцы эвакуировали тюрьмы в так называемых “эшелонах смерти”. В первом поезде, отправленном в Иркутск из Самары, было 2700 человек, во втором из Уфы - 1503 человека в холодных товарных вагонах. В пути - голод, холод, расстрелы. Из самарского эшелона до конечного пункта добрались 725 человек, остальные погибли» (там же). И т.д. А ведь колчаковщина была еще впереди, правили еще «демократы», которые были полны негодования из-за «нарушения советской демократии», когда 14 июня 1918 г. ВЦИК принял решение об изгнании правых эсеров и меньшевиков из Советов всех уровней.
На севере 6 марта в Мурманске высадились англо-французские войска, вначале ведшие себя достаточно осторожно, но затем начавшие наступление на юг. 3 июля англичане захватили г. Кемь, расстреляв руководителей местного уездного Совета. 2 августа десант высадился в Архангельске, сформировав там марионеточное правительство под руководством народного социалиста Н.В. Чайковского. Разумеется, с обещанием, по славам генерала Пуля, обеспечить «торжество права и справедливости». Однако вслед за эти обещанием был издан запрет на проведения митингов и демонстраций, произведены повальные аресты «неблагонадежных элементов», включая ряд профсоюзных руководителей. Сразу же, 2-3 августа было проведено экстренное собрание правления 17 профсоюзов, потребовавших освобождения своих товарищей и разоружения контрреволюционных отрядов капитана Чаплина, поднявшего мятеж в поддержку интервенции. Начались также протесты против выселения профсоюзов, увольнения членов фабрично-заводских комитетов, закрытия примирительной камеры и т.д. В ответ новые аресты, закрытие общегородской больничной кассы, которой пользовалось 16 тысяч ее членов, ужесточение цензуры в рабочей печати. Массовые расстрелы, тюрьмы и концлагеря начнутся чуть позднее. Поскольку здесь пока рассматривается обстановка, вынудившая большевиков объявить красный террор, рассмотрим эти «подвиги демократии» позже. Первые месяцы правительство Чайковского пыталось лавировать, восстанавливая господство буржуазии, соблюдая некоторый декорум. С большим трудом, с многочисленными пробелами из-за цензуры до февраля 1919 года профсоюзам удалось издать-таки 12 номеров своей газеты «Рабочий Север», прежде чем она была окончательно закрыта. Номер от 5 января 1919 г. так оценил суть политики архангельских «социалистов»: «Для нас также не тайна, что всеми доступными средствами предприниматели стараются разбить сплочённые ряды рабочих и привести их в состояние дореволюционного времени».
В апреле высадился японский десант во Владивостоке, к которому несколько позже присоединились солдаты США. Японцы особо опекали атамана Семенова со товарищи, которые прославились своими жестокостями и грабежами. Но об этом и о «подвигах» американских «демократов» позже.
«Данные о жертвах белого террора довольно различны в зависимости от источника, сообщается, что в июне 1918 года сторонники белого движения на захваченных ими территориях расстреляли 824 человека из числа большевиков и сочувствующих, в июле 1918 - 4 141 человека, в августе 1918 года - более 6000 человек» (цит. по Википедии: ссылка на Ланцов С. А. «Террор и террористы»: Словарь.. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. стр. 187).
Нарастал и террор на территории Советской власти. 20 июня член боевой организации правых эсеров застрелил комиссара по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарского, возвестив о возвращении к практике индивидуального террора. 30 августа был убит председатель Петроградского ЧК М.С. Урицкий. В тот же день было совершено покушение на Ленина. Всего «в июле 1918 г. на территории 22 губерний России было совершенно 414 террористических актов против советских и партийных работников, в августе 389, в сентябре 6016» («Выстрел в сердце революции», Политиздат, 1989, стр. 10).
С конца мая начали ужесточаться репрессии и на территории Советской республики. Чекисты стали расстреливать, несмотря на отмену смертной казни. Когда же большевики заявили о ее официальном введении, с протестом выступило руководство левых эсеров. Брюс Локкарт так передает ответ Свердлова в начале июля на V Съезде Советов на указанное обвинение левых эсеров: «Левые социалисты-революционеры возражают против смертного приговора над адмиралом Щастным. В то же время они работают с большевиками в чрезвычайных комиссиях. Один из членов их партии – зампред московской ЧК, который привел в исполнение много смертных приговоров без суда. Следует ли это понимать так, что левые социалисты-революционеры против смертной казни по суду и за нее, когда нет суда?» (Б. Локкарт, стр. 274).
Чрезвычайно тяжелое положение на фронтах и массовый белый террор вызывал ответную реакцию, возможно, далеко не всегда оправданную … если смотреть из сегодняшнего далека. Но тогда далеко не всегда разбирались в справедливости обвинений, взаимная ненависть двух враждебных классовых лагерей достигла апогея. Как писал Троцкий, «революция потому и революция, что все противоречия развития она сводит к альтернативе: жизнь или смерть» (Троцкий, «Моя жизнь», «Книга», М., 1990, т.2, стр. 211).
Чехословацкий мятеж сопровождался мятежами в прилегающих губерниях (Тамбов, Ярославль), организованными, как правило, эсерами, также не отличавшимися «мягкостью» к представителям Советской власти. При их подавлении также проводились расстрелы. В то же время ряд губерний, удаленных от фронта, в начале и середине лета все еще не знал террора. Так в Петрограде первый расстрел был произведен только 21 августа.
Для Советской власти переломным пунктом стало покушение на Ленина. 5 сентября принимается Декрет о Красном терроре: «Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры (Декреты Советской власти. т. 3. С. 291-292).
Гражданская война вступила в свою самую кровавую фазу. С обеих сторон было множество примеров беспримерной жестокости. Но не будем забывать, кем и чем они были порождены, и кто и за что сражался. Противники большевиков любят приводить слова Ленина на эту тему. Что ж, приведем и мы, у нас нет оснований их стыдиться. Точнее, приведем две цитаты, дабы картина была ясной:
«… ни одно революционное правительство без смертной казни не обойдется … весь вопрос только в том, против какого класса направляется данным правительством оружие смертной казни» (В.И. Ленин, ПСС, т. 39, стр. 183-184).
Что, может правда пишут в Википедии: «большевистское насилие было направлено не против действующего сопротивления, а против целых слоев общества, которые были провозглашены вне закона: дворян, помещиков, офицеров, священников, кулаков, казаков, ученых, промышленников, и т. п»?
Ленин отвечает: «После революции 25 октября (7 ноября) 1917 г. о терроре не было и речи. Мы освободили не только многих министров Керенского, но и воевавшего против нас Краснова. Лишь после того как эксплуататоры, т.е. капиталисты, стали развертывать свое сопротивление, мы начали систематически подавлять его, вплоть до террора» (В.И. Ленин, ПСС, т. 39, стр. 113-114). Красный террор, во всяком случае, со стороны органов Советской власти и партии большевиков, принял жестокие формы только в ответ на войну «на истребление» со стороны указанных слоев. Без этого он ограничивался лишь недопущением насилия и провокаций с их стороны.
Полным идиотизмом выглядят слова с той же страницы Википедии о красном терроре: «Д.и.н. Ю. Г. Фельштинский и д.и.н. Г. И. Чернявский утверждают, что, в отличие от белых, которые не находили в массовом терроре идеологической и практической необходимости, так как воевали не против народа, террористическая политика большевиков носила принципиально иной характер, так как, несмотря на все демагогические заверения большевистских лидеров, советская власть воевала не за, а против народа». Господа, Советская власть была выбрана большинством народа непосредственно. Она была поддержана им в ходе гражданской войны. У народа, если бы большевики и впрямь воевали против него, была замечательная возможность «освободиться» в рядах армий Комуча, Деникина, Колчака и т.д. Но полки Колчака переходили на сторону красных еще и осенью 1919 года, когда, казалось бы, опыт большевистской власти они познали сполна. Почему ж, господа «историки»-словоблуды, народ не поддержал белых, почему белые не победили, несмотря на помощь интервентов из многих развитых стран? Почему народ в условиях голода, блокады, болезней и т.д. три года воевал на стороне Советской власти?
Ложь и насчет отсутствия «необходимости» террора со стороны белых. Именно они противостояли подавляющему большинству народа, которого они то гнали на мировую войну, то отбирали у него землю. Социальная база у белых была гораздо уже, чем у красных. Отсюда и «необходимость» террора была у них намного больше – ибо и подавлять надо было намного более широкую социальную базу Советской власти. Отсюда и «план» Пуришкевича (см. выше) «пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами» - это классовая необходимость белых, ибо нельзя задушить революцию, начатую широкими массами рабочих, крестьян и солдат, не уничтожив физически значительную часть революционных рабочих и солдат. И наоборот: большевикам нужно было подавлять гораздо более узкую социальную базу. Отсюда и соотношение числа жертв: при всех перегибах и порой неоправданных жестокостях со стороны красных, ему весьма далеко до террора белого.
Хорошо на эту тему писала в конце 1918 г. («Чего хочет Союз Спартака?») Роза Люксембург: «В буржуазных революциях необходимым оружием в руках восходящих классов были кровопролитие, террор, политическое убийство.
Пролетарская революция не нуждается для своих целей в терроре, она ненавидит и с отвращением отвергает убийство людей. Она не нуждается в этом средстве борьбы потому, что борется не против индивидуумов, а против учреждений, потому, что выходит на арену не с наивными иллюзиями, за разочарование в которых пришлось прибегнуть бы к кровавой мести. Она - не отчаянная попытка меньшинства насилием смоделировать мир по своему идеалу, а действие огромных многомиллионных масс народа, призванное выполнить историческую миссию и воплотить в действительность историческую необходимость.
Но пролетарская революция вместе с тем есть колокол, возвещающий о гибели всякого порабощения и угнетения. Вот почему против пролетарской революции поднимаются, как один человек, на борьбу не на жизнь, а на смерть все капиталисты, юнкеры, мелкие буржуа, офицеры, все паразиты и те, кто извлекает выгоду из эксплуатации и классового господства …
Империалистический класс капиталистов, как последний отпрыск эксплуататорских классов, по жестокости, неприкрытому цинизму, подлости превосходит всех своих предшественников. Он будет защищать свое святая святых, свою прибыль и свою привилегию на эксплуатацию зубами и когтями, теми средствами холодного злодейства, которые он продемонстрировал во всей истории своей колониальной политики и в последней мировой войне. Он приведет в движение против пролетариата небо и ад. Он мобилизует против городов крестьянство, он станет науськивать отсталые слои рабочих на социалистический авангард, он будет устраивать с помощью офицеров кровавые побоища, он предпримет попытки парализовать любые социалистические меры тысячами средств пассивного сопротивления, он натравит на революцию два десятка Вандей, он призовет в страну в качестве спасителя внешнего врага, смертоносное оружие Клемансо, Ллойд Джорджа и Вильсона, он охотнее превратит страну в груду дымящихся развалин, чем добровольно откажется от наемного рабства.
Все это сопротивление должно быть шаг за шагом сломлено железным кулаком, с беспощадной энергией. Насилию буржуазной контрреволюции следует противопоставить революционное насилие пролетариата» (Р. Люксембург, «О социализме и русской революции», М., Политиздат, 1991, стр. 347-348).
Именно так все и было в революционной России. По каждому пункту.
Часть III (продолжение)