Аграрный вопрос занимал немногим
меньшее место в испанской революции, чем в революции российской. Его
нерешенность тормозила развитие производительных сил и расширение внутреннего
рынка, консервировала нищету, социальную и культурную отсталость сельского
населения.
Экономическая отсталость сочеталась с
неблагоприятными почвенно-климатическими условиями страны. Ситуация, вызванная
засушливым климатом (за исключением северо-восточных территорий Астурии,
Галисии и Страны Басков), неплодородными, каменистыми почвами была усугублена
многовековым уничтожением лесов, в первую очередь из-за уже упомянутого
способа развития овцеводства, а также для строительства жилищ и кораблей и
вырубки деревьев для хозяйственных нужд крестьянами. “Камни, рыжая пустыня,
нищие деревушки, отделенные одна от другой жестокими перевалами, редкие
дороги, сбивающиеся на тропинки, ни леса, ни воды”1, – таковы
первые строки, написанные Эренбургом после приезда в Испанию. Недостаток
фуража ограничивал возможность использования тяглового рабочего скота, а
применение сельскохозяйственных машин было крайне
редким.
“Золотая полоса” средиземноморского
побережья, некоторые плодородные долины и те равнинные территории, где
все-таки были созданы ирригационные сооружения, давали основную часть
продуктов питания. Социальный контраст между процветающими и отсталыми
районами был потрясающий.
Производительность труда была низка.
Так виноградники в Испании занимали такие же площади, как и во Франции, но
объем их продукции был на треть меньше.2 Серьезную проблему
представляла собой нехватка топлива и воды, недостаток транспортных средств и
плохое состояние дорог (при том, что расстояние между деревней и возделываемым
полем порой было достаточно большим), отсутствие удобрений и полное незнание
современных методов ведения сельского хозяйства. Меры, принятые Примо де
Риверой, а затем и республикой, по реконструкции железных и автомобильных
дорог, в целом ситуации не изменили. Все это делало доходы крестьян, как и их
покупательную способность, крайне низкими. Хотя значительное большинство
населения работало на земле, оно не могло обеспечить себя достаточным
количеством продовольствия. Миллионы крестьян трудились в течение всей жизни
на бесплодной земле без всякой надежды выбиться из
нищеты.
Отдельные особенно отсталые районы
давали потрясающую картину. Эренбург в своих корреспонденциях из Испании
многократно возвращается к воспоминаниям о поездке в Лас-Урдес – область с
восемнадцатью деревнями на границе провинций Касерес и Саламанка: “Две трети
населения Лас-Урдеса отмечены признаками дегенерации. Среди них много
зобастых. Они отличаются малым ростом и слабостью. Дети развиваются медленно:
десятилетним никак нельзя дать больше четырех-пяти лет. Половая зрелость у
женщин наступает часто лишь в двадцать лет. Потом они сразу старятся. Здесь
нет ни юношей, ни людей среднего возраста – дети и старики”. Писатель посещает
местного доктора: “Он может изучать здесь все виды дегенерации. Помочь он не
может: как лечить голодных?” А вот слова местного учителя: “Среди моих
учеников вряд ли найдется один, который хотя бы раз в жизни поел
досыта…”3
Вопрос о проведении аграрной реформы
ставился с XVIII века, со времен “просвещенного” монарха Карла III (1759-88),
но как и многие другие прекрасные проекты, она оставалась на бумаге. С
огромным трудом, в несколько заходов, буржуазные революции XIX века довели до
конца конфискацию и распродажу церковных земель. Но поскольку преобразования
носили характер компромисса с феодальными кругами, эти земли достались в
основном буржуазии и аристократии. Владения земельных магнатов остались
нетронутыми, а крестьянство не получило ничего. Еще худший результат дала
распродажа общинных земель, лишившая крестьян возможности пользоваться
общинными угодьями.
Принятый в 1889 г. гражданский кодекс
официально признал существующие в Испании средневековые традиции в области
арендных отношений. По всей стране более 50% занятых в сельском хозяйстве были
арендаторами земли.
Поражение Испании в войне с США вновь
толкнуло правящее круги на проведение некоторых реформ, но, по крайней мере,
для сельского хозяйства, их результаты и на этот раз были ничтожными. В 1907
г. был издан закон о внутренней колонизации, на основе которого между
крестьянами распределялись государственные земли, на которых создавались
поселения. Поселенцы объединялись в кооперативы. Плодородные земли, однако,
находились в частных руках, а темпы создания поселений были очень низкими. За
18 лет деятельности Центральная хунта колонизации создала только 18 поселений
– в среднем по одному в год.
К началу 30-х годов три больших
проблемы стояли на пути развития сельского хозяйства Испании: проблема
латифундий, проблема минифундий и, наконец, проблема связанная с различными
формами аренды.
Одним из следствий компромиссного
характера буржуазных преобразований XIX века было сохранение крупного
землевладения. Половина всей площади земельных владений принадлежало 50 тыс.
помещиков. В отдельных районах преобладание грандов было подавляющим: 5%
собственников владели 72% всех земель провинции Севилья, в провинции Бадахос
соответственно 2,75% и 60%. На слуху были герцог Мединасели, владевший 79 тыс.
га, герцог Пеньяранда с 51 тыс. га4, герцог Альба и т.д.. Следует
заметить, что большая часть крупных владений принадлежала уже буржуазии. Если
же иметь в виду непосредственно дворянство, то оно владело четвертью земель
Толедо, 1/8 частью в Касересе. В целом по стране 6% земель все еще
принадлежало старым титулованным семействам5. При этом 30%
пригодных для обработки земель оставались пустошью. Большие массивы отводились
под охотничьи угодья и разведение боевых быков. Владельцы латифундий обычно
проживали в Мадриде, именьями занимались управляющие. Таких хозяев называли
абсентеистами – отсутствующими.
На другом полюсе находились мелкие
земельные собственники, т.е. те, чьи владения не превышали 10 га. Три четверти
из них владели участками менее 0,5 га и вынуждены были поддерживать свое
существование с помощью побочных промыслов или работой на помещика. И без того
крохотные владения были зачастую еще и раздробленными. Классическим примером
царства минифундий была Галисия и прилегающие к ней районы Астурии и Леона,
где крестьяне продолжали платить помещикам средневековую ренту – “форо”. В
ряде случаев “форо” платили целые деревни.
На севере (Кантабрия – морское
побережье Астурии, Страна Басков), а также в Леванте и некоторых районах
Каталонии рядом со средним помещичьим землевладением было немало крепких
хозяйств крестьян-собственников и долгосрочных арендаторов. В Наварре такое
патриархальное крестьянство было оплотом карлистского движения (см. главу
“Аристократия и консервативные партии Испании”). В Леванте использовались
современные методы ведения сельского хозяйства, носившего ярко выраженный
товарный характер. Относительное процветание указанных регионов в значительной
степени было обязано наличию хорошей ирригации.
В целом по стране более половины
площади всех владений приходилось на поместья с площадью не менее 100 га (уже
упомянутые 50 тыс. помещиков), что по испанским меркам довольно много. Многие
из этих имений сдавались в аренду по высоким ценам. Работники этих владений
жили в городах-спальнях Юга и Запада, часто их нанимал (когда им везло) агент
собственника на рассвете, непосредственно перед работой, и получали нищенскую
(большинство сельскохозяйственных рабочих получало от 0,6
до 3 песет в день)
зарплату6 , за исключением периода сбора винограда. Предложение
рабочей силы почти в два раза превышало спрос на нее. Естественный прирост
сельского населения не компенсировался ни ростом числа рабочих мест в
промышленности, ни эмиграцией в Латинскую Америку, тем более что с началом
великой депрессии эта эмиграция прекратилась. Так что безработица
свирепствовала повсюду. В Андалузии среднее число рабочих дней было от 180 до
250, а часто падало до 1307. В период сбора винограда заработная
плата приближалась к средней в городах, но местные рабочие конкурировали с
сезонными и португальцами. Приток рабочей силы не прекращался, и более или
менее значительные забастовки были возможны лишь в период сбора винограда.
Общее число безземельных
крестьян-батраков составляло 2 – 2,5 млн. человек. Безземельные крестьяне юга
Испании представляли собой социальный слой, чей революционный потенциал, по
крайней мере, в деревне, был наибольшим в стране. Условия их жизни постоянно
ухудшались в течение целого столетия вследствие раздела церковных и общинных
земель. Множество мелких “привилегий”, которые они прежде имели (таких,
например, как возможность сбора колосьев после жатвы, свободный доступ к
общинным землям для выпаса скота или сбора дров) были отменены по мере
перехода к современной капиталистической аренде. А ведь в свое время были даже
безземельные крестьяне, владевшие собственным садом. Поэтому идеи анархизма
нашли здесь благодатную почву и к 1920 г. большинство сельских тружеников
Андалузии и Эстремадуры были полностью или частично вовлечены в деятельность
анархистских организаций. В период 1903-06 и 1917-20 гг. (“три года
большевизма”) имели место многочисленные забастовки, акции насилия и
устрашения. Наращивали свое влияние и социалисты. Наполовину занятые или
безработные батраки были крайне восприимчивы к революционной пропаганде, но
если становилось известно, что тот или иной работник анархист, его шансы найти
работу значительно уменьшались.
Что касается арендаторов, то мало кто
из них имел соответствующим образом оформленный контракт, а если имел, то, как
правило, краткосрочный. Арендатор не имел возможности передать свое право на
обработку участка своему сыну, а если участок выставлялся на продажу, или если
собственник умирал, новый собственник имел право расторгнуть действующий
арендный договор. Многие арендаторы имели большую задолженность.
Так на плато Новой Кастилии почти все
крупные поместья сдавались в аренду. Беда была в ее краткости и ненадежности,
отсутствии всяких обязательных норм для собственника, к чему добавлялись
различные злоупотребления агентов этих собственников. Согласно налоговым
регистрам 1929г. 850 тыс. глав семейств из 1 млн. имели ежедневный доход ниже
одной песеты.8
Существовала также проблема каталонских
виноградарей. “Рабасса морта” (“мертвая виноградная лоза”) представляла собой
форму долгосрочной аренды. Крестьяне-арендаторы (“рабассеры”) возделывали
виноград на окраинах некоторых крупных владений. Они имели право пользоваться
арендованными участками до тех пор, пока не отмирала посаженная ими
виноградная лоза. Обычно это составляло 50-60 лет. Однако, эпидемия
филлоксеры, свирепствовавшая с конца XIX в., вынудила сажать другие сорта
винограда, неподверженные болезни, которые живут около 25 лет9.
Теперь “рабассеры” стремились приобрести эти земли в собственность. Их
политическая позиция имела тенденцию к радикализации.
Примечания
1.
Илья Эренбург «Испанские
репортажи 1931-1939» Издательство АПН М., 1986,
стр. 7
2.
Hugh Thomas,
“La
guerre d’Espagne” Édinions Robert Laffont, S.A., Paris, 1985,
p. 64.
3.
Илья Эренбург «Испанские
репортажи 1931-1939», стр. 23 – 24.
4.
P. Broué, E. Temime,
“La
Révolution et la guerre d’Espagne”
Les
Éditions
de Minuit,
Paris, 1995 (1-ère
édition:
1961), p. 23
5.
Hugh Thomas,
стр. 66.
6.
P. Broué, E. Temime,
стр.24.
7.
Hugh Thomas ,
стр. 66.
8.
P. Broué, E.Temime,
стр.24.
9.
Hugh Thomas,
стр. 67.
