О теории Троцкого «деформированного рабочего государства»
«В теоретической области марксизма нет ничего безразличного для практической деятельности. Самые отдаленные и, казалось бы, «абстрактные» разногласия, если они продуманы до конца, раньше или позже всегда проявятся на практике, и эта последняя не простит ни одной теоретической ошибки. (Л.Д. Троцкий «Две концепции», Предисловие к немецкому и английскому изданиям «Перманентной революции», «Бюллетень оппозиции», № 12-13)
Горькую правду этого утверждения подтверждает самая главная теоретическая ошибка самого Троцкого – теория «деформированного рабочего государства». Так до самого дня своей гибели он характеризовал государство победившей сталинистской контрреволюции. В эмоциональном плане это объяснимо: не разделяя, разумеется, теорию «бюрократического коллективизма», мы не можем не согласиться с мнением ее автора, Бруно Рицци, по отношению к Троцкому: «Так как Троцкий участвовал в русской революции, то ему трудно расстаться с идеей рабочего государства, т. е. как бы отказаться от дела всей своей жизни» (Л.Д. Троцкий, «Еще и еще раз о природе СССР», «Бюллетень оппозиции» № 81, январь 1940). Троцкий отвечает: «Я думаю, что старик Фрейд, который был очень проницателен, надрал бы такого рода психоаналитикам уши. Я, разумеется, на такую операцию никогда не решусь. Но смею все же заверить моих критиков, что субъективизм и сентиментализм не на моей, а на их стороне» (там же). Увы, красноречие Льва Давыдовича не слишком подкрепляется логикой.
«Мы считаем положение опасным, но совсем не безнадежным. Во всяком случае, было бы позорным малодушием и прямым предательством объявлять величайшую революционную позицию потерянной – до боя и без боя» ((«Классовая природа советского государства (Проблемы Четвертого Интернационала)», «Бюллетень оппозиции» № 36-37, октябрь 1933). Это была осень 1933-го, когда Троцкий еще отрицал и свершившийся в СССР термидор и установившийся в нем бонапартистский режим. Но он не изменит свою точку зрения и два года спустя, когда признает и то и другое, и в последние месяцы своей жизни, когда фактом станет тотальное физическое уничтожение большевистской партии, отказываясь и после этого «боя» считать «величайшую революционную позицию потерянной».
Великий революционер до последнего вздоха не мог принять факт окончательного поражения революции, которой он посвятил свою жизнь. Но за это непринятие тяжелейшую цену платит международное коммунистическое движение, которое после победы сталинизма в СССР в конце 20-х годов ХХ века сконцентрировало свои надежды на личности Троцкого, пролетарском вожде, с именем которого, наряду с именем Ленина, было связано само понятие Октябрьской революции.
Уже с указанного периода конца 20-х стали появляться группы, как в СССР, так и за рубежом, указывающие на ликвидацию диктатуры пролетариата в России. Одни искали в новой социально-экономической системе признаки нового общественного строя – бюрократического коллективизма, другие – той или иной формы государственного капитализма. С этого времени Троцкий постоянно ведет теоретический спор, отстаивая рабочую природу СССР. Осенью 1933 года он пишет: « Бюрократия не господствующий класс. Но дальнейшее развитие бюрократического режима может привести к возникновению нового господствующего класса: не органическим путем перерождения, а через контрреволюцию. Именно поэтому мы и называем сталинский аппарат центристским, что он выполняет двойственную роль: сегодня, когда уже нет и еще нет марксистского руководства, он защищает своими методами пролетарскую диктатуру, но методы эти таковы, что облегчают завтрашнюю победу врага. Кто не понял этой двойственной роли сталинизма в СССР, тот не понял ничего» (там же).
Казалось бы ликвидация Советов и массовое вырезание партии большевиков в 1936-38 гг. должны были бы, в соответствии с вышесказанным, признать факт контрреволюции. Тем более, что сам Троцкий в своей «Преданной революции» пишет, что готовящаяся к принятию сталинская конституция 1936 г. представляет собой «…возвращение от советской системы выборов, по классовым и производственным группировкам, к системе буржуазной демократии … Дело идет … о юридической ликвидации диктатуры пролетариата» (Л. Троцкий «Преданная революция», НИИ культуры, М., 1991, стр. 216). Через несколько месяцев ликвидация стала юридическим фактом. Так какую пролетарскую диктатуру защищает» после этого бюрократия?
Вопрос в пустоту: сам Троцкий «забыл» собственные слова и, например, в 1938 г. пишет статью «Продолжает ли еще советское правительство следовать принципам, усвоенным 20 лет тому назад?», где, как ни в чем ни бывало, пишет: «заложенные революцией учреждения еще существуют» («Бюллетень оппозиции» № 66-67, май-июнь 1938). «Советское правительство» и «заложенные революцией учреждения» после «возвращения … к системе буржуазной демократии»?
По мере реальной ликвидации всех форм пролетарского государства в надстройке Троцкий все больше концентрирует свою аргументацию на вопросе собственности. Перейдем к ней, ибо это, действительно, ключевой вопрос.
«Огосударствление земли, средств промышленного производства, транспорта и обмена, при монополии внешней торговли, составляет основу советского общественного строя. Этими отношениями, заложенными пролетарской революцией, определяется для нас, в основном, природа СССР как пролетарского государства» (Л. Троцкий, “Преданная революция”, М., НИИ культуры, 1991, стр.206).
Какое затмение нашло на великого революционера? Наверняка ведь читал «Анти-Дюринг» Энгельса: «Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил... Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т.20, стр.289-290).
У троцкистов, как и у сталинистов, на этот случай существует увертка. Мол, это ж речь о буржуазном государстве, а у нас была установлена диктатура пролетариата. Но разве политическая власть может самим фактом существования изменить природу производственных отношений? И как быть с вышеприведенным признанием Троцкого, что эта диктатура была даже юридически ликвидирована конституцией 1936?
Критикуя претензии сталинистов на «социализм» в СССР, Троцкий сам вспоминает правого социал-демократа Фольмара, предлагавшего «государственный социализм». Он настолько «достал» Энгельса и его единомышленников, что с учетом его замечаний в текст Эрфуртской программы СДПГ был внесен специальный пункт: «Социал-демократическая партия не имеет ничего общего с так называемым государственным социализмом, системой огосударствления в фискальных целях, которая ставит государство на место частного предпринимателя и тем самым объединяет в своих руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения рабочего» (там же, т. 22, стр. 623).
Т.е. здесь прямо говорится, что при огосударствлении государство лишь замещает частного предпринимателя, но никак не становится рабочим. Пролетарской после Октября 1917 года была надстройка. Но ведь сам же Троцкий писал, что она была «юридически ликвидирована» конституцией 1936 года. Огосударствление по мысли классиков было средством вырвать экономическую власть у буржуазии. Но вот формирование социалистических производственных отношений у них шло на основе кооперации. Правда, у Энгельса верховная собственность на средства производства кооперативов «на первое время» (т. 36, стр. 361) должны были оставаться в руках государства. Впрочем, в статье «О кооперации» Ленин в 1923 г. ставит уже вопрос так, чтобы были «власть государства на все крупные средства производства, власть государства в руках пролетариата» (т. 45, стр. 370).
Но если государство пролетариата, т.е. надстройка, ликвидирована, а производственные отношения капиталистические, то что остается от «рабочего государства»? И какова классовая природа государства, в котором и буржуазная надстройка и капиталистические производственные отношения?
«Бюрократия еще не создала для своего господства социальной опоры в виде особых форм собственности. Она вынуждена защищать государственную собственность как источник своей власти и своих доходов. Этой своей стороной своей деятельности она все еще остается орудием диктатуры пролетариата» («Преданная революция», стр. 206).
Первое предложение противоречит второму, а второе третьему. Если «источником своей власти и своих доходов» для бюрократии является государственная собственность, то она и является ее «социальной опорой», это ее «форма собственности», и она создана в результате огосударствления, осуществленного в ходе победившей буржуазно-демократической революции. С какой стати форма собственности, обеспечивающая господство бюрократии, «остается орудием диктатуры пролетариата»? Но Троцкий с неустанным упорством, сам себе противореча, будет твердить, что «советская бюрократия защищает пролетарские формы собственности»!
И эта «диалектика», т.е. в реальности полнейшая путаница, продолжалась до самого конца. «Бонапартистская диктатура Сталина опирается не на частную собственность», а на государственную» («СССР в войне», 25 сентября 1939, «Бюллетень оппозиции» № 79-80). Но … «В СССР низвержение бюрократии необходимо для того, чтобы сохранить государственную собственность» (там же). Т.е. ту форму собственности, на которую эта бюрократия «опирается», и которая эту бюрократию порождает (!). Порождает, ибо классы – есть следствие соответствующих производственных отношений. В данном случае «капиталистических … доведенных крайности».
Сам Троцкий, в полемике против приписываемой Ленину «теории» социализма в одной стране доказывает, что в России произошла только буржуазно-демократическая революция, и что социалистическая рассматривалась только как международная. Приводит цитату Ленина к четырехлетию Октября: «“Мы довели буржуазно-демократическую революцию до конца как никто. Мы вполне сознательно, твердо и неуклонно продвигаемся вперед, к революции социалистической...» (В.И. Ленин, ПСС, т. 44, стр. 144-145). Но социалистической, т.е. международной пролетарской революции так и не произошло. Еще раз: какие производственные отношения формируются после буржуазной революции, даже если ее совершил пролетариат, осуществивший национализацию основных средств производства? Вышеприведенные цитаты Энгельса указывают на это совершенно однозначно. И не только Энгельса.
Воюя против понимания общественного устройства СССР как государственного капитализма, Троцкий спорит с немецким марксистом, лидером Ленинбунда» Гуго Урбансом в упомянутой ранее статье «Классовая природа советского государства», заявляя, что «вся его теория построена на плохо прочитанной цитате» («Бюллетень оппозиции» №№ 36-37, октябрь 1933, стр. 1-12). Троцкий пишет: «Резюмируем. Под государственным капитализмом, в строгом смысле слова, надлежит понимать ведение буржуазным государством промышленных и иных предприятий за собственный счет или "регулирующее" вмешательство буржуазного государства в работу частно-капиталистических предприятий. Под государственным капитализмом "в кавычках" Ленин понимал контроль пролетарского государства над частно-капиталистическими предприятиями и отношениями. Ни одно из этих определений к нынешнему советскому хозяйству ни с какой стороны не подходит» (там же). Так ли это?
Обратимся к первоисточнику, т.е. к Ленину: «Мы отступили к государственному капитализму» (В.И. Ленин, ПСС, т. 44, стр. 229). А 21 января 1922-го он пишет Троцкому лично: «Термин «государственный капитализм», по моему мнению (о чем я неоднократно спорил с Бухариным), есть единственно правильный теоретически и необходимый, чтобы заставить косных коммунистов понять, что новая политика идет всерьез» (там же, т. 54, стр. 131). «Государственный капитализм, как мы его установили у нас, является своеобразным государственным капитализмом… Наш государственный капитализм отличается от буквально понимаемого государственного капитализма тем, что мы имеем в руках пролетарского государства не только землю, но и важнейшие части промышленности» (В.И. Ленин, ПСС, т.45 с.289).
Нет, т. Троцкий и его последователи, Ленин применял термин «государственный капитализм» не только к одному из укладов послереволюционного хозяйства, но и к характеристике общества в целом. В том и состояла проблема, что над государственным капитализмом, над «капиталистическими отношениями … доведенными до крайности» стояла надстройка в виде диктатуры пролетариата. И кто-то кого-то должен был победить. Победить капиталистические производственные отношения пролетарская власть могла только при условии победы пролетарской революции на Западе. А без нее рано или поздно капиталистические отношения должны были разъесть и опрокинуть надстройку – ибо базис определяет надстройку, а не наоборот. Это и произошло.
Капиталистические отношения неизбежно порождают и соответствующую форму капиталистического класса. В данном случае – это государственная бюрократия этого государственного капитализма. Уже в конце 1920-го Ленин назвал наше государство «рабочим с бюрократическим извращением» (там же, т. 42, стр. 208, 239). И это «извращение» становилось все сильнее. Чрезвычайно ослабленный гражданской войной рабочий класс осуществлял все больше свою власть через правящую большевистскую партию, которая неизбежно сливалась с государством, с его аппаратом, растворяясь в нем, заражаясь его пороками и классовыми (!) интересами. Без европейской революции его власть была обречена. Сразу вспоминаются слова Ленина весны 1918-го: «Если смотреть во всемирно-историческом масштабе, то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежной... Наше спасение от всех этих трудностей – повторяю - во всеевропейской революции» (там же, т. 36, стр11). Спасение не пришло, Россия осталась с победившей буржуазной революцией, пусть и проведенной пролетариатом.
Кстати, понимание того, что все может закончиться вышеуказанным образом, было и у большевиков 20-х годов. О возможных последствиях этой тенденции хорошо сказал А.В. Луначарский в своём докладе для слушателей Коммунистического университета 25 января 1924 года:
«Вообразите себе такую вещь. Россия освобождается от помещиков и буржуазии, выгоняет их вон. Страна остаётся главным образом мелкобуржуазной и находится под сильным влиянием и контролем пролетариата, но по отношению ко всей стране он очень малочислен. На всём этом мелкобуржуазном молоке поднимаются сливки, новый командный состав… Мы людей ищем, повышаем, фиксируем на известных местах, это естественный процесс, иначе и быть не может. Но не может ли получиться так, что эта публика… превращается в зачатки нового командного класса? Не получатся ли из них всё-таки “совбуры” - советские буржуи и сановники? С точки зрения марксизма существует не только вероятность, но и неизбежность того, что мелкобуржуазная страна стихийно выделяет из себя крупную буржуазию». (А.В. Луначарский “Ленин”, М., 1924 г.).
Да и Ленин писал: «У нас имеются теперь огромные массы служащих, но у нас нет достаточно образованных сил, чтобы действительно распоряжаться ими. На деле очень часто случается, что здесь, наверху, где мы имеем государственную власть, аппарат кое-как функционирует, в то время как внизу они самовольно распоряжаются и так распоряжаются, что очень часто работают против наших мероприятий. Наверху мы имеем, я не знаю сколько, но я думаю, во всяком случае, только несколько тысяч, максимум несколько десятков тысяч своих. Но внизу - сотни тысяч старых чиновников, полученных от царя и от буржуазного общества, работающих отчасти сознательно, отчасти бессознательно против нас» (В.И. Ленин, ПСС, т. 45, стр. 290).
Или вот: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать , что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него» (т.45,стр. 20).
«Внутренняя борьба» началась еще при живом Ленине, и не «небольшая». И «решение уже зависело» не от партии, а от соотношения классовых сил, когда формирование «нового командного класса» быстро вступило в завершающую стадию.
Сам же Троцкий резонно пишет, что собственность становится общественной только по мере отмирания государства: «Государственная собственность лишь в той мере становится «всенародной», в какой исчезают социальные привилегии и различия, следовательно и надобность в государстве. Иначе сказать: государственная собственность превращается в социалистическую по мере того, как перестает быть государственной. И наоборот: чем выше советское государство поднимается над народом, чем свирепея противопоставляет себя, как хранителя собственности, народу, как ее расточителю, тем ярче оно само свидетельствует против социалистического характера государственной собственности» («Преданная революция», стр. 196-197).
Резонно, пролетариату нужно только отмирающее государство, ибо только при этом условии госсобственность будет становиться общенародной, а «капиталистические отношения … доведенные до крайности» будут отмирать. Еще раз: пролетариату нужно только отмирающее государство. «Пролетариату нужно государство - это повторяют все оппортунисты, социал-шовинисты и каутскианцы, уверяя, что таково учение Маркса, и «забывая» добавить, что, во-первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать. .... Трудящимся нужно государство лишь для подавления сопротивления эксплуататоров» (В.И. Ленин, ПСС, т. 33, стр. 24).
Путаница в аргументации Троцкого и его последователей становилась с каждым годом все очевидней. Государство – это политическая надстройка над экономической системой. Но если сам Троцкий пишет в «Преданной революции» о «юридической ликвидации диктатуры пролетариата» конституцией 1936 года с заменой ее на «запоздалый парламент (вернее – его карикатуру)» («Преданная революция», стр. 217), то где он находит в СССР «рабочее государство»? Тем более что и «формы собственности» по его же словам социалистическими не являются, а по Энгельсу представляют собой «капиталистические отношения, доведенные до крайности». И даже последовавшее после этого тотальное вырезание партии большевиков не привело великого революционера в чувство. Конституция 1936 и уничтожение ленинской партии – лишь приведение надстройки в соответствие с экономическим базисом и ничего более.
Но разве закон соответствия производительных сил и производственных отношений с одной стороны и базиса и надстройки с другой является аргументом для троцкистов, не говоря уж о сталинистах? Ладно, Троцкий все не мог смириться с поражением своей революции, но почему такое упрямство со стороны его последователей спустя 80 лет после его гибели?
Даже сам Троцкий в последних работах начал рассуждать о возможном отказе от своей «теории», делая оговорки, что на деле все будет хорошо: «Не попали бы мы в смешное положение, если б присвоили бонапартистской олигархии имя нового правящего класса за несколько лет или даже месяцев до ее бесславного падения?» («СССР в войне», 25 сентября 1939, «Бюллетень оппозиции» № 79-80). Зря вы, Лев Давыдович, грозились «надрать уши» критикуемому «психоаналитику». Субъективизм на вашей стороне.
Тем не менее он пишет: «Если бы, вопреки всем вероятиям, в течение нынешней войны или непосредственно после нее Октябрьская революция не нашла своего продолжения ни в одной из передовых стран; если бы, наоборот, пролетариат оказался везде и всюду отброшен назад, - тогда мы, несомненно, должны были бы поставить вопрос о пересмотре нашей концепции нынешней эпохи и ее движущих сил» (там же). Несомненно!
И в каком направлении? И тут не легче: «Продуманная до конца историческая альтернатива такова: либо сталинский режим есть отвратительный рецидив в процессе превращения буржуазного общества в социалистическое, либо сталинский режим есть первый эта нового эксплуататорского общества. Если верен окажется второй прогноз, то, разумеется, бюрократия станет новым эксплуататорским классом» (там же). Т.е. Троцкий уже делает намек на возможное признание теории «бюрократического коллективизма». Но зачем, ведь революция-то, по признанию Троцкого со ссылкой на Ленина, была в России только буржуазной?
Это сказалось на его вдове, Наталье Седовой, которая напишет в 1951 году в ИК Четвертого Интернационала: «Одержимые старыми и отжившими формулами, вы продолжаете рассматривать сталинистское государство как рабочее. Я не могу и не хочу следовать за вами в этом вопросе. После начала борьбы против узурпирующей бюрократии Л.Д. Троцкий практически каждый год повторяет, что этот режим движется вправо, в силу условий задержки мировой революции и захвата бюрократией всех политических позиций в России. Он неоднократно подчеркивал, что укрепление сталинизма в России вело к ослаблению политических, экономических и социальных позиций рабочего класса и к триумфу тиранической, привилегированной аристократии. Если эта тенденция продолжится, говорил он, революция исчерпает себя и придет к реставрации капитализма. К несчастью, это ее собственный продукт, хотя и в новой и неожиданной форме. … Сталинизм и сталинистское государство не имеют абсолютно ничего общего с рабочим классом и рабочим государством».
Но если верить Википедии, Седова все же стала сторонницей теории «бюрократического коллективизма». Вероятно, под воздействием мысли, высказанной в последней приведенной цитате Троцкого.
Маркс пишет в I томе «Капитала»: «Капиталист … представляет собой лишь персонифицированный капитал» (т. 23, стр. 244). Разве что-то изменится, если заменить единичных капиталистов одним коллективным – государственной бюрократией? Вся капиталистическая экономика по Марксу функционирует как коллективный капиталист.
Является ли государственный капитализм исключением с точки зрения существования классового государства. Отнюдь. Классовые общества прошлых формаций нередко представлялись в государственной форме. От древней Спарты до государства Инков. А вот мой «любимый» пример из не такого уж дальнего прошлого. Египет первой половины XIX века. После изгнания Наполеона и гражданской войны к власти там в 1811 г. приходит Мухаммед Али. Для обеспечения военно-экономического могущества (необходимого для обеспечения независимости от Османской империи) и укрепления собственной власти он проводит полное огосударствление земли, ремесла и торговли, строит государственные промышленные предприятия. Но в 1829 г. он раздает своим приближенным земли и возрождает помещичье землевладение. А в 1854 г. была введена свобода торговли и частного предпринимательства. Так Египет пережил «крах социализма» (или «рабочего государства»?) еще на позднефеодальной стадии своего развития. Т.е. бюрократия может быть единственным представителем правящего класса и на самой поздней стадии развития той или иной формации, когда ее уже никак нельзя считать начальной, переходной формой формирующегося класса.
Тогда на каком основании утверждается, что при капитализме такое невозможно? Троцкий требует, чтобы в этом случае у бюрократии были акции и облигации. А что у всех государственных чиновников, включая президентов капиталистических стран, есть таковые? Надо изучать реальное общество, а не указывать капитализму, что он «должен» теоретикам марксизма.
Развитие общества есть объективный процесс. Помнят ли это троцкисты? А этот объективный процесс, пока существует классовое общество и государство, реализуется через борьбу классов. А классы есть порождение существующих производственных отношений. Могут ли они в соответствие с указанными положениями описать историю СССР, от возникновения до гибели, как именно объективный процесс, реализованный через борьбу классов? Ау! А вот на основе понимания СССР как общества государственного капитализма, такое возможно. Сошлюсь тут на свою статью 2001 года «Современный этап экономического развития капитализма и будущий глобальный кризис», дабы не отвлекаться собственно от критики троцкистской теории. Или на более недавнюю «Сталин – Путин – либерасты».
Аналогично поступим и с другим замечанием Троцкого. Отвечая критикам его теории, отрицающим «рабочую» природу СССР и считающим сталинскую бюрократию классом, он пишет: «Если бы мы сделали им эти терминологические уступки, мы поставили бы наших критиков в крайне затруднительное положение, так как они сами не знали бы, что им делать со своей чисто словесной победой» («СССР в войне»).
Нет, Лев Давыдович, это не «чисто словесная победа» и мы знаем, что с ней делать. Практика, действительно, «не прощает ни одной теоретической ошибки». «Манифест коммунистической партии»: «…коммунисты повсюду поддерживают всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя.
Во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения, независимо от того, принял ли он более или менее развитую форму» (К. Марс, Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т.4, стр. 459).
А это значит, что вопрос о собственности после пролетарской революции требует по меньшей мере корректировки, дабы лишить бюрократию опоры на ту самую государственную собственность, на которую она опирается по признанию самого Троцкого. Об этом говорится в дискуссии из почтовой рассылки, которую я разместил в сети. И если мы не сделаем соответствующих выводов и будем молиться на государственную собственность, нас могут ждать новые разочарования даже в случае новых успешных революций. Не говоря уж о том, что непризнание капиталистической природы СССР лишает трудящихся понимания реальных причин развала СССР и лишает их величайшего идеологического козыря против капитализма как такового.